Его вопросы ошеломляли их. Они мучительно напрягали умы, чтобы постичь смысл чуждых им идей. Они старательно повторяли за Лангри невероятно трудные для произношения звуки. Они проходили испытания на силу и выносливость. Они приезжали и уезжали, одних сменяли другие, пока наконец О'Брайен не отобрал для своей цели сотню юношей.
В глубине леса О'Брайен выстроил новую деревню. Он поселился в ней со своими учениками и приступил к занятиям. О'Брайен учил тому, что знал сам, а когда возникала необходимость, даже импровизировал. Он обучал языку, юриспруденции и точным наукам. Он преподавал юношам экономику, социологию, военное искусство. Он учил, как вести партизанскую войну, и разъяснял принципы колониальной системы. Он рассказывал об истории народов Галактики, и юные аборигены, изумленно вглядываясь в усыпанное звездами небо, слушали его повествование о страшных космических войнах, фантастических существах и бесконечности миров.
Один за другим уходили дни — из них сложился год, потом два, три… Возмужавшие юноши привели в деревню жен. Молодые пары называли О'Брайена отцом и приносили к нему для благословения своих первенцев. Обучение шло своим чередом, однако силы О'Брайена иссякали. Его знобило от ночной сырости, немало страданий причиняли отекшие руки и ноги. Но он все работал и работал, и пришло время, когда он начал обучать тому, что входило в его План, который медленно, но верно обретал четкость и доходил до сознания его будущих исполнителей.
В один из дней, когда солнце клонилось к закату, О'Брайен потерял сознание. Его перенесли в его деревню, в ту самую рощицу у моря, которую он так любил. По побережью разнеслась весть: Лангри умирает. Приехали Старейшина и старосты всех деревень. Они натянули над его гамаком плетеный тент, и он прожил ночь, тяжело дыша и не приходя в сознание, а собравшиеся вокруг него местные жители замерли в ожидании, смиренно склонив головы. Утром же на берегу высоко взметнулось пламя погребального костра, и, погруженная в траур, безмолвно скорбела деревня. А на следующий день сто молодых мужчин вернулись в свое лесное селение и, раздираемые сомнениями, преодолевая огромные трудности, приступили к окончательному усвоению того, что завещал им Лангри.
Корабль военного космофлота «Рирга» совершал обычный патрульный полет, и капитан Эрнст Диллингер безмятежно отдыхал в своей каюте, играя в шахматы со специально запрограммированным роботом. Он искусно загнал в ловушку роботова ферзя и уже сделал ход, грозивший этому ферзю неминуемой гибелью, как вдруг игру прервало появление старшего радиста.
Радист отсалютовал и подал Диллингеру радиограмму.
— Секретная, — сказал он.
По извиняющемуся тону радиста и скорости, с которой тот направился к выходу из каюты, Диллингер понял, что получены дурные вести. Радист уже закрывал за собой дверь, когда Диллингер, бросив взгляд на текст радиограммы, резко выпрямился и взревел, как раненое животное. Этот рев мгновенно вернул радиста в каюту.
Диллингер постучал пальцем по бумаге.
— Это ведь приказ губернатора того сектора, в котором мы сейчас находимся, верно?
— Да, сэр.
Старший радист постарался, чтобы это прозвучало так, будто слова Диллингера были для него в какой-то степени откровением.
— Корабли военного космофлота не подчиняются бюрократам и всяким безответственным политиканам. Соблаговолите объяснить губернатору в радиограмме, что приказывать мне может только Генеральный штаб, а тот факт, что я сейчас пересекаю подведомственную этому губернатору территорию, не дает ему права контролировать и направлять мои действия.
Радист, порывшись в карманах, достал блокнот.
— Не будете ли вы так любезны, сэр, продиктовать мне текст ответа…
— Я вам только что сказал, в чем он заключается. Вы радист. Разве вы недостаточно владеете языком, чтобы суметь в вежливой форме послать этого губернатора ко всем чертям?
— Полагаю, сэр, что я с этим справлюсь.
— Так ступайте. И пришлите сюда лейтенанта Протца.
Старшего радиста как ветром сдуло.
Через минуту в каюту вошел лейтенант Протц, с улыбкой взглянул на грозно нахмуренное лицо Диллингера, преспокойно уселся в кресло, спросил:
