— Ваше благородие! Признал я одного… — Прибывший говорил, с трудом переводя дыхание. — В обозе. С охраной… Стреляли, еле отбился…
Лешаков прицелился.
— Где? — вскрикнул Дыба. — Ко мне! Болван!
Поздно. Выстрел из окна бросил верхового под копыта коню, и тот шарахнулся в сторону.
— А-а! — завопил, срываясь на визг, Дыба. — Зажигай!..
Крепко, на совесть строил избу старик Лешаков. Выдержанное дерево, полвека стояло, а все светлым лесным духом пахло. Душу свою для людей хранило, для жизни…
Потянуло дымом, послышался треск занимающейся кровли. В окно стреляли не целясь.
Пригнувшись, старик осторожно выбрался в сени. Мощные засовы ставил, словно знал от кого. Не громыхнули бы. Хотя уж теперь-то все едино… Дышать совсем трудно, дым забивал горло, пламя охватило уже всю крышу, лизало стены…
Бандиты стреляли безостановочно, крики, мат, конское ржанье слились воедино.
Дыба визгливо ругался, выяснял, где обоз, в скольких днях пути, куда движется. Черт побери, один свидетель — и тот труп!
Никто не заметил, не обратил внимания, как распахнулась дверь и из глубины сеней ударило подряд несколько выстрелов. Рухнули двое сидящих в седле бандитов. Вздыбился и опрокинулся, придавив собой хозяина, конь штабс-капитана. Насмерть перепуганные бандиты попадали в снег, стали расползаться.
А из сеней, охваченных пламенем, била винтовка, била, пока не рухнула, взметнув к огненно-багровым верхушкам кедров фейерверк искр, кровля старой Медвежьей заимки.
В десятке верст от Верхнеудинска обоз встретил отряд красноармейцев, вызванных нарочным, с утра посланным в город. В двух санях пулеметчики, остальные верхами.
Командир — пожилой, неразговорчивый мужик, похоже из бывших партизан, — сразу, выслал вдоль тракта дозоры и ехал рядом с санями Михеева и Сибирцева, зорко поглядывая по сторонам. Он ни о чем не расспрашивал, ничем не интересовался, сказал только, что ждут их прибывшие из Читы товарищи и надо поспешать. Легко сказать. Кони-то еле тянули, дорого им обошлась дорога. Однако к темноте поспели в город.
Быстро проскочили заснеженными улочками, въехали во двор уездного комитета. Добровольцев отправили в казарму, что размещалась в двухэтажном доме напротив укома, через дорогу. У ворот выставили охрану.
Это был отряд моряков байкальской флотилии — веселая, разбитная молодежь, все в широких клешах и просторных тулупах поверх форменок. Внесли четыре снарядных ящика в пустой кабинет председателя.
Жилина, протестующего, но совсем уже сникшего, отдали на попечение врача, который сразу и принялся за него.
Двое читинцев были знакомы Михееву. Здороваясь с Сибирцевым, тот, что был постарше, представился Филимоновым. Молодой — Васильевым. Встретили тепло, с интересом поглядывая на чекистов. Михеев вскрыл пакет, доставленный из Читы, прочитал бумагу, молча протянул ее Сибирцеву.
— Взгляни-ка. Что скажешь?
Предписывалось срочно доставить специальный груз в Читу и передать в распоряжение правительства ДВР. Всякая задержка исключалась. Приказ исходил из Москвы, Иркутск подтверждал. В конце объявлялась благодарность Военно-революционного комитета группе, выполнившей особое задание. И все. Никаких фамилий. Ничего лишнего.
— М-да, — Сибирцев задумался, складывая бумагу. — Благодарность — это приятно. А дело пока не закончено… Дорога-то как? — спросил он у читинцев.
— Похвалиться особо нечем, — отозвался Филимонов, старший. — Есть случаи, чистят поезда. Семеновцы из-за кордона. Банды всякие… Раз на раз не приходится, конечно.
— А другой путь?
— Другого, к сожалению, нет, — вздохнул Васильев. — И бронепоезда нет. И охрана невелика: отряд байкальцев. Народ проверенный — коммунисты и комсомольцы. Вот и ломаем голову.
— И задание экстренное, — добавил Филимонов.
— Жилина, что ли, спросить? — усмехнулся Михеев.
— Кто такой? — поинтересовался Филимонов.
— Наш человек, — нехотя ответил Сибирцев. — Доктор над ним колдует… Рана сквозная, промыли, как могли, да ведь в тайге какое лекарство… Малый волосок остался — и заражение… Что ж, будем думать… Вы нам в помощь или в качестве курьеров?
— В вашем подчинении, — подтвердил Филимонов.