Идти на верную гибель - такого у нее и в мыслях не было. Она первая осмеяла бы человека, который сказал, будто Пичугина пошла на Змеиный за смертью. В мыслях ее настала ясность. Она должна преодолеть непроходимый порог, преодолеть и действительный, Змеиный, и в себе, в своем сердце, своей душе.
Где ей было думать об осложнениях, которые могли возникнуть для других, коли ее затея кончится крахом. Но Лариса не собиралась погибать. Да и при чем тут другие? Они для нее не существовали. Она идет на самое себя. Это самая отчаянная, самая высокая и подчас самая безнадежная схватка.
Измученная мыслями, Лариса села, облокотилась на стол, положила голову на руки на минутку, перед тем как пойти и взять оморочку. Холодные клешни, сжимавшие сердце, чуток отпустили. Она уснула сразу и крепко.
И снился ей Петродворец. Они приехали туда с Проклом ясным золотым осенним днем. Они вырвались из злой таймырской пурги и удачно, за двенадцать часов, добрались до Ленинграда.
Фонтаны еще работали. Пестрота толпы спорила с осенним нарядом парка. Снежные струи бьющей вверх воды обдавали радужной пылью золото статуй. Редкостное синее безоблачное небо сияло янтарным солнцем. Людской гомон не мог заглушить ни водяного плеска, ни сухого шума листвы под ветром с Финского залива.
С террасы дворца они долго смотрели на Большой каскад «Геркулеса со львом» и «Наяд с тритонами»; долго бродили по парку, любуясь «Чашей» и «Пирамидой»; павильонами Большого дворца и их отражением в зеркале вод…
Ларису разбудили косые лучи солнца, поднявшегося над сопками. Она проснулась сразу и заторопилась, словно опаздывала, и отправилась к реке, к заводи, где стояла оморочка, берестянка, которую она смастерила для Сергуньки. Она шла быстро, а перед глазами ее все еще проплывали видения Петродворца: трепетный фонтан «Ева», романтичный дворец «Марли», в окружении меднолистых дубов.
Вдруг около заводи, у кустов, где стояла спрятанная оморочка, она увидела озябшего, с синими губами Сергуньку, в легкой рубашке, полы которой были завязаны модным узлом на животе.
- Лариса, ты не сердишься? - бросился он к ней.
- Ты о чем?
- Отец тебе вчера наговорил… ругал.
- Вчера? Ах да, - вспомнила она. - Чепуха это, Сергунька.
- А я боялся…
- Ерунда. Я вот порог хочу пройти и уехать.
Мальчишка вытаращил глаза. Потом ринулся к ней, обхватил за бедра, прижался:
- Ларисочка, Ларисочка, не надо! Не надо!
* * *
Федор осторожно положил телефонную трубку на рычаг и резко повернулся к Марии Ивановне.
- Пичугина на порог пошла… - сказал он тихо.
- Чего ей там делать? - Жена кормила молочной кашей шалуна Васятку, который норовил ткнуться в ложку носом. - Поиграть задумала бабенка…
- Она Сергуньку к Семену Васильевичу послала. Велела передать: «Пройду через порог и уеду».
- Сергуньку? - всполошилась Мария Ивановна. - Вот стерва! Так чего ж он не домой, дом рядом, а в поселок к инспектору побежал? Вот пострел!
- Она послала! - ответил Федор уже из сеней, где натягивал болотные сапоги. - Где телогрейка?
Мария Ивановна подскочила к дверям, в сени с Васяткой на руках:
А Сережка безголовый?
- Он-то нет, а вот я ее вчера шуганул, чтоб она с ним не путалась, не смущала мальца.
- Слова-то выбирай!
- Она у Березовой заводи шалаш с Сергунькой построила, берестянку ему оборудовала - пирогой называла. В индейцев американских стали играть.
- Связался черт с младенцем! - выругалась Мария Ивановна - Ты толком говори, Федор.
- Некогда! - бросил Федор, пытаясь сунуть ногу в голенище. - Чего туда насовали? - Он стащил сапог, залез в него рукой и вытащил пластмассовую кеглю и шар. - От дьяволята.
- А я игрушки искала! Вон Васятка куда их засунул. Ты, а, Васятка?
Вопрос был праздным, говорить Васятка еще не умел, но с радостью потянулся к ярким вещицам.
- Черт те что, - вдалбливая ногу, обернутую портянкой, в сапог, бормотал Федор. - Надо и второй проверить…
- Можешь ты толком объяснить? - рассердилась Мария Ивановна. За последние годы фигура высокой женщины расплылась, и теперь Федор рядом с ней казался маленьким и узкоплечим. - Что ты ей наговорил? Коль на верную смерть решилась…
