— 6 апреля, без четверти девять, в кино на Ноллендорфплац.
— В дальнейшем ты будешь работать у меня курьером.
— Хорошо!
Еще одно крепкое рукопожатие, и Беккер проводил Вальтера в коридор, громко рассказывая о какой-то партии трикотажа.
Дом № 47 на Денгофштрассе был бетонной коробкой с большими окнами без занавесок и доброй дюжиной вывесок у входа. Вальтер облегченно вздохнул — действительно, если где-нибудь можно было незаметно собрать конференцию в шесть человек, то именно здесь. Шесть человек… Если шесть товарищей решили собраться, то это уже было событием, это была конференция, которой надлежало принять срочные и важные решения… Может, это было все руководство городской организации? Или?.. Вальтер сердито нахмурился. Какое ему до этого дело? Он, как курьер, должен выполнять задания, и больше ничего.
А вот и вывеска.
ШЛЕЙМЕР
ГОТОВОЕ ДЕТСКОЕ ПЛАТЬЕ ОПТОМ
Внизу золотым шрифтом на черном стекле была сделана надпись:
ВХОДИТЕ БЕЗ ЗВОНКА
Секретарша едва подняла голову от машинки. Остроносая женщина с тонкими губами и гладко причесанными пепельными волосами.
— Что угодно? — Она скривила лицо в кислую, вежливую улыбку.
«…Можно ли так хорошо играть сбою роль, — невольно подумал Вальтер, стараясь запомнить ее лицо, — или это просто служащая, которая ничего не знает?»
— Я хотел бы видеть господина Блаке, — спокойно ответил он.
Машинистка встала.
— Как о вас доложить?
— Я от фирмы «Лоренц и сыновья», — повторил Вальтер пароль, с которым пришел к Беккеру.
— «Лоренц и сыновья», — несколько удивленно повторила женщина и исчезла в соседней комнате.
У Вальтера было время освоиться с обстановкой. Ничего особенного, ничего бросающегося в глаза. Стол с машинкой. Полки с нумерованными картонками. На подоконнике наполовину пустая бутылка с молоком — очевидно, завтрак секретарши.
— Господин Блаке просит вас!
Точно такая же пустая комната. Большой письменный стол, на нем телефон и несколько полуоткрытых картонок, из которых торчат разноцветные шерстяные кофточки для младенцев. По стенам выстроились в ряд десять простых стульев.
Из-за стола поднялся массивный, но не толстый мужчина.
— С кем имею честь говорить? — спросил он, отдуваясь.
Механически произнося пароль: «Я пришел относительно партии белых шерстяных штанишек», — Вальтер как бы фотографировал лицо мужчины. Белесые, пронизывающие глаза, угловатый череп, маленькие оттопыренные уши, черные волосы, отливающие металлом.
Вальтеру бросились в глаза его выпуклые обкусанные ногти. Он почувствовал беспокойство. Может быть, не надо было говорить секретарше пароль? Так не делают, но разве это могло повредить делу?
— Мы можем не торопиться, — прервал Блаке мысли Вальтера, старательно зажигая сигару. — Эта секретарша, — сказал он, — действительно служащая Шлеймера. — И тихо засмеялся, обнаруживая желтые зубы.
Вальтер слегка вздрогнул. Ему вдруг показались знакомыми и этот почти беззвучный смех, и эти безобразные зубы, и обкусанные, освещенные спичкой ногти.
Продолжая напряженно рыться в памяти и сдерживая волнение, Вальтер с видимым безразличием произнес:
— Я должен сообщить следующее: 2 апреля, в одиннадцать часов утра, тебя посетят шесть представителей фирмы.
— Шесть… Гм… Так, так.
На угловатом лице Блаке не появилось и тени удивления.
— Все в порядке, — сказал он спокойно, — я своевременно отправлю куда-нибудь секретаршу. — Затем отчетливо повторил: — 2 апреля, одиннадцать часов — шесть представителей.
Вальтер вдруг устыдился своей слабости, своего, как он это мысленно называл, страха. И все же этот палец, этот короткий, толстый обрубок мяса, подымающийся и опускающийся в такт словам, — это характерное движение руки он уже видел где-то раньше. Может быть, в те дни, когда он по поручению Эльберфельдской бельевой фирмы приезжал в Берлин? Теперь его обостренная, болезненная наблюдательность сыграла с ним шутку: едва он приступил к работе, как нервы начали ему изменять. Смешно! Стыдно! Ведь это совершенно чужое, незнакомое лицо!
— Что ты еще можешь сообщить? — спросил Блаке.
— Больше ничего. — И Вальтер, как бы одержимый навязчивой идеей, искал в чертах собеседника что- нибудь, что отвечало бы его воспоминаниям. Но Блаке сидел спиной к окну: день был дождливый, пасмурный, и черты лица расплывались в сумеречном свете.
