Рэй БРЭДБЕРИ
ДИКОВИННОЕ ДИВО
Рисунок В. ЧЕРНЕЦОВА
В один не слишком погожий и не слишком хмурый, не слишком знойный и не слишком студеный день по пустынным горам с суматошной скоростью катил допотопный, потрепанный «форд». От лязга и скрежета его металлических частей взмывали вверх трясогузки в рассыпчатых облачках пыли. Уползали с дороги ядовитые ящерицы. С шумом и грохотом «форд» все глубже вторгался в дремучую глухомань.
Старина Уил Бентлин оглянулся назад с переднего сиденья и крикнул:
— Сворачивай!
Круто переложив руль, Боб Гринхилл бросил машину за рекламный щит. И тотчас оба повернулись. Они глядели на дорогу, выставив головы над гармошкой сложенного верха, и заклинали поднятую колесами пыль:
— Успокойся! Ложись! Ну, пожалуйста!
И пыль медленно осела.
Как раз вовремя.
— Пригнись!
Мимо них с таким видом, точно прорвался сквозь все девять кругов ада, прогремел мотоцикл. Над лоснящимся смазкой рулем в стремительном броске навстречу ветру сгорбилась фигура — человек с изборожденным складками, чрезвычайно неприятным лицом, в защитных очках, насквозь пропеченный солнцем. Рычащий мотоцикл и человек промчались по дороге.
Старики выпрямились в своей машине, перевели дух.
— Счастливого пути, Нед Хоппер, — сказал вслед мотоциклу Боб Гринхилл.
— Почему? — спросил Уилл Бентлин. — Почему он всегда хвостом тянется за нами?
— Уилли-Уильям, раскинь мозгами, — ответил Гринхилл. — Мы же его удача, его козлы отпущения. Зачем ему упускать нас, если погоня за нами делает его богатым и счастливым, а нас бедными и умудренными?
И они с невеселой улыбкой поглядели друг на друга. Чего не сделала с ними жизнь, сделали размышления о ней. Тридцать лет прожито вместе под знаком отказа от насилия, то бишь от труда. «Чувствую, жатва скоро», — говаривал Уилли, и они покидали город, не дожидаясь, когда созреет пшеница. Или: «Вот-вот яблоки начнут осыпаться!» И они удалялись миль этак на триста — чего доброго, в голову угодит.
Повинуясь руке Роберта Гринхилла, машина медленно, точно укрощенная лавина, сползла обратно на дорогу.
— Уилли, дружище, не падай духом.
— Я уже перестал давно падать духом, — сказал Уилл. — Теперь мной владеет дух примирения.
— Примирения с чем?
— Что мне сегодня попадется клад — сундук консервов и ни одного ключа для консервных банок. А завтра — тысяча ключей и ни одной банки бобов.
Боб Гринхилл слушал, как мотор беседует сам с собой под капотом: словно старик шамкает о бессонных ночах, дряхлых костях, истертых до дыр сновидениях.
— Невезение не может длиться бесконечно, Уилли.
— Ясное дело, однако оно старается изо всех сил. Мы с тобой продаем галстуки, а кто через улицу сбывает такой же товар на десять центов дешевле?
— Нед Хоппер.
— Мы находим золотую жилу в Тонопа, кто первым подает заявку?
— Старина Нед.
— Всю жизнь льем воду на его мельницу, не так, что ли? Теперь уже поздно замышлять что-нибудь для себя, что не пошло бы впрок ему.
— Самое время, — возразил Боб, уверенно ведя машину. — Только вся беда в том, что ни ты, ни я, ни Нед, никто из нас до сих пор точно не знает, что же нам, собственно, надо. Мы мотались по всем этим городам-химерам, высматривали, хватали. И Нед высматривает и хватает. А ведь ему это вовсе не нужно, он потому и старается загрести, что мы стремимся. Загребет, но только мы унесем ноги, как и он все бросает и тянется за нами, надеется еще какой-нибудь хлам раздобыть. Вот увидишь, в тот день, когда мы поймем то, что нам надо, Нед шарахнется от нас прочь раз и навсегда. А впрочем, черт с ним! — Боб Гринхилл вдохнул свежий, как утренняя роса, воздух, струившийся над ветровым стеклом. — Все равно здорово. Небо. Горы. Пустыня и…