Кто-то ухватил его за воротник.
— Подожди, муфту вытащу, — пробормотал Кожин.
Он погрузился в зеленый мир ангарской воды. Ледяная маска опустилась на лицо, течением сорвало шапку. В воде муфта уже не казалась тяжелой и неудобной. Он поднял ее и вытолкнул на край льда. Рука все держала его за воротник. Кожин выполз на лед, отодвинул муфту подальше от полыньи и встал.
Конопатый мальчик, ответственный по части пожара, тяжело дыша от быстрого бега, глядел на него светло-серыми выгоревшими глазами. В руках он держал мокрую беличью шапку Кожина.
— Привет пожарникам! — сказал Кожин.
Кожин взял у мальчишки из рук шапку и стряхнул с нее воду. «Дурак дураком, — подумал он о себе. — Догадался, муфту привязал к поясу. А если было бы глубоко?»
— Я за тобой следил, — сказал конопатый пожарник.
— Догадываюсь, — ответил Кожин. — Беги на дежурство, а то самовозгорание пропустишь.
— Самовозгорание случается довольно редко, — сказал мальчишка.
— Ты в каком классе?
— В девятом.
— Серьезный малый.
Вдвоем они поволокли муфту к пятнистой ленте, разостланной по льду от «Заготзерна» к острову. Дорога через Ангару уже протаяла, и там, где лежали оставшиеся от настила клоки прелой соломы, которые прикрыли лед от солнца, выросли кочки. Муфта то и дело цеплялась за них.
От мокрой одежды Кожина шел пар. Ну и река!
Впрочем, он дешево отделался. Сейчас он доберется до острова, разожжет костер…
Кожин задержался, переводя дыхание. Воздух был насыщен запахами гари и смолы. Где-то за грядой правобережных сопок, похожих на круто остановившуюся волну, горела нагретая апрельским солнцем тайга. Шла паловая, лихая сибирская весна. Все колыхалось в мареве. В высоком небе, точно паучки на невидимых нитях, висели жаворонки. Лед похрустывал, поскрипывал под ногами, жил своей, непонятной, тревожащей жизнью.
Мальчишка, видно, забыл про дежурство. С худенького его лица не сходила восторженная улыбка.
Кожин с облегчением вздохнул, когда добрался до острова и увидел громаду опоры, уткнувшейся в небо, и трактор, большой, немой и холодный, как памятник. Кожин подошел к трактору и ударил в гулкую жесть кабины.
— Здорово, старик! — сказал он. — Спишь?
Конопатый мальчишка, быстро обежав остров, собрал доски, оставшиеся от тепляка. Вспыхнул огонь. Кожин развесил у костра одежду и остался в одном белье. Сидя на доске, он поворачивался к огню то спиной, то грудью. Блаженное тепло разливалось по телу. Мальчишка отвязывал от муфты трос.
Кожин задумчиво глядел в огонь. Вот она, Сибирь. Здесь все просто, все. Встретились двое, один чуть не утонул, остались на острове и даже не знают, как зовут друг друга, а потом разъедутся— подумаешь, и не такое бывает. Здесь мало говорят, здесь за тебя говорит дело. Прежде всего делать дело. Кажется, этому ты хотел научиться в Сибири?
— Как тебя зовут? — спросил Кожин у мальчишки.
— Кешка, — сказал тот. — А ты где так загорел?
— На море.
— На каком море?
— На Черном.
— Здорово там, а?
— Здорово…
Здорово? Тогда, на юге, беззаботная жизнь отпускника была веселой и по-настоящему яркой, а сейчас все южные волнения и радости казались игрушечными, искусственными, такими, о которых не стоило и рассказывать.
Ангара неожиданно потемнела, ее синева стала густой, цвета грозовой тучи. Неужели скоро тронется? Кожин взглянул на небо. Над рекой скользило белое облако, весеннее и легкое. По льду скользила тень. Ну и река! Кожин строил переходы на многих сибирских реках, но в характере Ангары он чувствовал непонятное ему, затаенное упрямство. Вот Лена. Она шире, тише, понятнее. Весной половодит, как положено.
— А медуз видел? — спросил Кешка.
— Видел.
— Большие?
— Во!
Кожин обвел руками круг. Кешка свистнул.
— Ну, обсох, — сказал Кожин.
Он оделся и залез в кабину. Гайки не подавались, он сорвал себе кожу на пальцах, и с них закапала кровь, смешанная с черным мазутом. «Ишь ты! — подумал Кожин, рассматривая ладони. — А были такие чистые. Отмылись в отпуске».
Кешка подал ему носовой платок.
— Испачкаю, — отмахнулся Кожин. — Залезай в кабину, будешь помогать. До темноты бы успеть…
Солнце уже село. Резкий мороз, внезапно опустившийся в долину реки, схватил лужи на льду, в позеленевшем закатном небе искрила ранняя вечерняя зорька. Кешка, успевший сбегать на тот берег, достал из-за пазухи укутанный в тряпицу кусок сала. Кожин неловко, мешком, соскочил с трактора и чуть не сел в снег. Ноги подгибались, ныла спина, в горле что-то посвистывало и кололо. Он, почти не разжевывая, глотал куски хлеба и оставлял на сале отпечатки черных пальцев.
