И все это время в деревне не показывался ни один пограничник, а на шестой день в домах замолчало радио. Мариндинцы проснулись и не услышали привычного голоса диктора. Люди притихли, почуяв недоброе. Когда снегопад перестал и все выбрались из жилищ, никто не узнал ни родной деревни, ни окрестных гор. Все было погребено под сугробами. Многие деревья рухнули под необычной тяжестью снега.
Прошел день, и еще один день… Радио молчало. С заставы не появлялся ни один человек.
И тогда мариндинцы заговорили:
— Не проломилась ли у них крыша от снега?
— Осталась ли пища?
— Есть ли у них дрова, чтобы затопить печи?
Они говорили о дровах, крыше и пище, а думали о другом. Только самая старая из женщин не выдержала и воскликнула: «Вай мэ!» — что значит: «Горе мне!» А другая добавила: «Шени черимэ!» — что означает: «Их беда — мне!»
И один из мужчин сказал:
— А не нужно ли им помочь?
Деревня была небольшая, жителей мало. И они легко сговорились, что да, нужно помочь. Они хорошо знали друг друга, и выбор пал на пятерых, самых сильных и ловких.
— Идите на заставу и узнайте, что там случилось, — сказали им.
И пятеро в знак согласия молча кивнули головами, потому что выражать свои чувства бурно недостойно мужчины.
Сборы были недолгими, ходоков снаряжали в путь всей деревней.
— Возьмите наши снегоступы: они самые легкие и надежные, — сказали им соседи и принесли свои самые лучшие снегоступы, сплетенные из крепких прутьев, обтянутые снизу звериными шкурками мехом наружу.
— А у нас возьмите теплые вещи, — сказали другие соседи и отдали свои самые теплые башлыки, шапки и каламаны[1].
— А у нас еду, — сказали третьи и дали сало, овечий сыр и хачапури[2].
— Хорошо, мы возьмем, — ответили те пятеро и взяли все, что им принесли, потому что и снегоступы, и теплые вещи, и пища необходимы в горах.
Потом они пошли. Стояло холодное солнечное утро, такое тихое и покойное, какое бывает только после бурана. Казалось, синий купол неба звенел, как стекло. Кругом в молчании возвышались горы. Яркий снег слепил глаза.
Мариндинцы проводили ходоков за окраину деревни, и здесь самый старший и уважаемый из жителей сказал им:
— Возвращайтесь с доброй вестью.
И потом все долго смотрели, как они стали подниматься на перевал. А те, кто поднимался, ни разу не оглянулись. Они молча и неторопливо шли вперед. Они знали, что на них смотрят снизу, что самые зоркие и терпеливые из мариндинцев останутся там до вечера, чтобы предупредить односельчан об их возвращении.
Пятеро шли неутомимо друг за другом, по очереди пробивая след в глубоком снегу. Они почти не разговаривали между собой, а если и разговаривали, то негромко и скупо — берегли силы для трудного подъема. Кроме того, от звука голосов мог произойти снежный обвал. Они хорошо знали законы своих гор.
Им нужно было подняться на километр, потом еще на километр и еще на километр, а затем пройти немного по ровному месту, и тогда из-за каменных глыб покажется здание заставы. Обычно тропа обозначалась вешками из молоденьких высохших елок, но сейчас вешки были завалены снегом. Лишь кое-где над его покровом виднелись вершинки да столбы с радиопроводкой, полузаваленные снегом, непривычно низкие, словно обрубленные. Снег лежал чистый, сверкающий. На проводах, на верхушках столбов и вешках кристаллики инея складывались в яркие звездочки, сплетались в тончайшее кружево. Безмолвие царило кругом.
Но вот налетел ветер и сбил иней. Снег взметнулся, закружился, будто в пляске. Замутилось небо, померкло солнце. Ветер обжигал лица, мешал дышать. А путь становился все круче и круче…
Передний вдруг упал и стал медленно сползать вниз, увлекая за собой остальных. Вместе с ними сползал снег. Только чудо могло спасти их. К счастью, оползень вскоре утих, и они снова стали взбираться там, где только что проходили. Так повторялось несколько раз.
В снежной круговерти столбы скрылись из виду. Люди сбились с пути. Стали попадаться трещины. И опять передний провалился в трещину, и его долго вытаскивали. Но через пятьдесят шагов провалился другой. Пришлось по своему следу вернуться назад и долго отыскивать тропу, пока не наткнулись на вешку. Идти стало немного легче.
