Я шагнула на крыльцо и негромко постучала. Не сразу, но я услышала шаги. Дверь отворилась, и рассеяный свет вырвался наружу, разогнав темноту. На пороге стояла Хейли, одетая в теплые штаны и свитер. На руках у нее сидела Пегги.
– Привезла тебе какой-никакой обед, – сказала я, запинаясь, и помахала бумажным пакетом. Тень улыбки скользнула по ее лицу, и она взяла пакет из моих рук.
– Спасибо.
Хейли повернулась и пошла в дом, оставив дверь открытой. Я поспешно вошла, чувствуя, что промерзла до костей. Я захлопнула за собой дверь и осталась стоять, где была. Кто мне скажет, как себя теперь вести? Есть ли для меня место в этом доме? Хейли вернулась с кухни и уселась на диван, прижимая к себе кролика.
– Ты как вообще? – негромко спросила я.
Она кивнула и шмыгнула носом:
– Более-менее, насколько это возможно.
– Ага, – я запереминалась с ноги на ногу, потом решила снять перчатки и пальто. Потом пристроила их на вешалку у двери.
– Хейли, я хочу, чтобы ты знала: я никогда не хотела обманывать тебя или причинить тебе боль.
Тут она наконец подняла голову и посмотрела на меня.
– Я знаю, Энди.
Она выглядела ужасно, лицо и глаза были красными и опухли от плача. Я почувствовала, что у меня сердце рвется пополам. Я пошла к лестнице и уселась на третью ступеньку, согнула спину и обхватила колени руками, как ребенок.
– Хейли, а почему ты не можешь остаться здесь?
Она вытащила салфетку и высморкалась.
– У меня контракт с университетом. Я должна прочесть цикл лекций в летнем семестре. Кроме того, два года назад мы с одним другом, Серджио Владеком, открыли собственный кабинет. У нас на год вперед оплачена аренда, как-то так.
– Похоже, у кажлой из нас есть свои обязанности? – горько улыбнулась я. Она снова глянула на меня и кивнула.
Цок. Цок. Цок.
Я оглянулась и увидела, как Орео прыгает вниз по лестнице. На моей ступеньке он остановился, посмотрел на меня, шевеля усиками, и снова запрыгал вниз. Оказавшись на полу, он бодро доскакал до Хейли, и она тут же подхватила его к себе на колени.
– Почему ты сидишь там? – спросила она, прижимая к себе зверушек.
– Если честно, я подумала, ты не захочешь, чтобы я была рядом. Я не хочу причинить тебе еще больше боли, Хейли.
Какое-то время она просто смотрела на меня, рассеянно поглаживая мягкий кроличий мех.
– Зачем ты приехала, Энди?
Я вздохнула и пожала плечами:
– Хотела увидеть тебя. Должна была тебя увидеть.
– Иди сюда, – сказала она, протягивая мне руку. Я уставилась на нее. – Пожалуйста?
Я встала, подошла к дивану, где она сидела по-турецки, и опустилась на колени. Я подвинулась ближе к дивану и уткнулась лбом в колени Хейли. Господи, я так устала. Все, чего я хотела, так это чтобы мы остались вместе, чтобы мы были счастливы, насколько это было возможно для нас обеих.
Через мгновение я почувствовала, как на мою голову легла ее рука, и пальцы пробежали по волосам.
– Я всегда говорила, что у тебя самые красивые волосы, – прошептала Хейли и продолжила гладить меня по голове. Мы просидели так еще несколько минут, прежде чем она снова заговорила:
– Энди, что ты чувствуешь ко мне? Чего ты ждешь от меня?
Я подняла голову и посмотрела в ее заполненные болью глаза. Я положила руку ей на колено, туда, где недавно была моя голова, и вздохнула.
– Я вчера вечером ездила к маме, и она заставила меня понять и осознать одну вещь…
У меня больше не осталось сил бояться.
– Хейли, – я посмотрела ей прямо в глаза, желая, чтобы она услышала то, что я намеревалась ей сказать. – Хейли, где-то по пути, среди всего, что с нами происходит я… я влюбилась. В тебя.
Я увидела, как ее глаза снова наполняются слезами, и мгновенно вскочила на ноги.
– Ох, только не плачь. Пожалуйста, не плачь.
И вот она рыдает у меня в руках, а ценные кролики спрыгивают с дивана и оставляют нас вдвоем.
Я села рядом с Хейли и стала тихонько укачивать ее, прижимаясь губами к ее волосам.
– Ты как-то не облегчаешь нам жизнь, правда? – грустно хмыкнула она. Я улыбнулась.
– Наверное, нет.
Она успокоилась и посмотрела на меня.
– Как это случилось? Когда?
– Ну, я так думаю, где-то в районе моего семнадцатилетия, – улыбнулась я. – Именно тогда ты глубоко запала мне в душу, заронила в мое сердце крохотный росток любви, и вот прошло двенадцать или тринадцать лет, он вырос, и теперь в полном цвету.
