Новочадов был немодным, несутяжным, потрепанным журналистом и безвестным, подпольным писателем. Марию его полуночные кропания почти не раздражали, как не могут особенно раздражать шумы осени за окном и полоса зари на паркете. В литературе Мария не находила никакого насущного смысла, кроме причудливости и надменности досуга, сама читала лишь бесконечную Донцову или Маринину, привыкла довольствоваться Новочадовым смиренным, тоскливым, худым, иногда замолкающим и уходящим на неделю, на две в свою коммуналку на Петроградской стороне. Это его внезапно возникающее, неприступное, в чем-то величественное безмолвие наводило ее порой на мысль о том, что занятия литературой, может быть, и стоит считать серьезным делом, но только лишь в той степени, в какой эти занятия влияют на психику человека.
Он говорил ей, что у тишины есть свои альты, у глубины есть свои просторы. Он говорил ей, что когда выйдешь из подполья на люди, увидишь свое будущее как будто продленным раза в полтора.
Мария чувствовала уязвление от таинственности Новочадова, оттого что не могла понять, зачем он с заметным неудовольствием уходит от нее, как будто периодически она становится ему в тягость. Эти приступы одиночества казались ей ненужными и жалкими. Другое дело, когда Новочадов находился в гуще событий, с людьми, когда становился незаменимым, как на этих похоронах тети Жени.
2. СОВРЕМЕННАЯ ИДЕЙКА
На поминках, когда уже выпили, Мария вдруг с раздражением вспомнила про кутью, шумно отодвинула стул и побежала на кухню. Мария выглядела раздосадованной и брезгливой. С неодобрением она отозвалась о Куракине, который не поехал на кладбище и не присутствовал на поминках. Она надеялась с ним побеседовать и надеялась, вспоминая общее дружное детство, увидеть всех братьев, как и раньше, близкими и равными. Мария думала о том, что, чем больше человек отрывается от семейных традиций, тем больше он опошляется, тем отвратительнее выглядит.
- Мы все-таки родня, тетя Женя все-таки ему родная тетка. Хоть бы рубль на похороны выделил, - негодовала Мария.
- Капитализм, какая теперь родня? - заметила соседка покойной тети Жени.
- Петру Петровичу теперь не до нас. Он человек государственный, занятой, - поддержал Марию с удовольствием Гайдебуров.
- Нельзя так поступать, - не унималась Мария. - Последнюю сегодня тетушку похоронили.
- Маманя, маманя, - хныкал, как маленький, Колька Ермолаев.
- Следующий наш черед, - говорил Гайдебуров.
- Смотрю я на вас и думаю, как вы все-таки похожи друг на друга, удивлялась соседка.
- Особенно Колька с Куракиным, - подхватил Гайдебуров. - В детстве в деревне тетя Женя кричала Кольку, а прибегал Петька: "Я Колька, я Колька".
- Я Колька, - подтвердил Колька, которому сходство с братьями теперь льстило.
- Теперь не перепутаешь, - говорила соседка. - Коля у нас простой парень, работяга, а Куракин - птица высокого полета.
- Фазан, - сказала Мария.
- Павлин, - поправил Гайдебуров.
- А я воробей, - засмеялся Колька.
- Воробышек, - обняла его Мария и поцеловала в путаную бороду.
- Просто человек умеет нос по ветру держать, - отозвался о Куракине Новочадов.
- Да, нос у него завидный, бордовый. По телевизору не так заметно, гримируют.
- И глаза тоже не белые. Жизнь, наверно, тяжелая.
- Что там на него за дело шьют? Не слышали?
- Шахер-махер. Бюджет пилят. Там ни одного уже без дела не осталось.
- Деловые все стали. Заведут, хвост прижмут и закроют дело.
- Бросьте вы о них. Давайте помянем тетю Женю. Тетя Женя была хорошая.
Новочадов вполголоса пытался объяснить воспаленной, прослезившейся Марии, что от Куракина не следует ждать прилива родственных чувств, что Куракин действительно крупная и популярная в городе персона, что у больших людей душа меняется машинально. Если бы он был шишкой где-нибудь в Урюпинске - это одно дело. Здесь, в Петербурге, и особенно в Москве всякие там родственные узы - вещь ненужная и обременительная. И потом, всякий выход публичного политика на люди должен быть обставлен и оправдан с точки зрения пиара, занимать определенное количество времени согласно протоколу. Честь и хвала Куракину, что он вообще нашел минутку, чтобы появиться здесь и попрощаться с полузабытой теткой, хотя бы немного насупился, вопреки своему знаменитому игривому нраву.
