К сожалению, о моей команде нельзя было сказать того же. Трейси, естественно, радовалась теплу; этого нельзя было не понять по тому, как охотно она скинула с себя обе парки, в которые только что куталась. Мы же, трое мужчин, оставались в том же «охлажденном» состоянии, в каком очнулись. Не то чтобы мы физически ощущали этот холод в себе, нет, ровно никакого дискомфорта, хотя при такой температуре тела ни один нормальный человек жить не смог бы. Вдобавок ко всему и дыхательные, и кровеносные системы да и в общем-то все физиологические функции казались заторможенными. К счастью, это не коснулось мыслительных и психических процессов и скорости двигательной реакции.
Ирония судьбы, иначе не скажешь: у Трейси сохранилось совершенно нормальное восприятие природного холода, зато она была защищена от чудовищных посягательств Шагающего с Ветрами, а мы, остальные, сделались неуязвимы для морозов, но утратили возможность воспользоваться единственным имевшимся у нас действенным оружием против нашего могущественного врага.
Впрочем, я снова отклоняюсь в сторону.
Дай-ка я покажу тебе все, что мы увидели, как только стекла в самолете вновь обрели прозрачность. С одной стороны от нашей покалеченной машины тянулась с почти незаметным уклоном вниз огромная белая равнина, смыкавшаяся вдали с серым горизонтом, тут и там испещренная странными снежными буграми, которые сразу показались мне чем-то знакомыми — и чем дальше, тем больше.
По другую сторону склон довольно-таки полого поднимался, упираясь на расстоянии в четыре-пять миль в огромную, практически отвесную на взгляд скальную стену. Эта единственная достопримечательность на безликой во всех прочих отношениях равнине радовала глаз, хотя, признаюсь, мы строили очень невеселые предположения о черных пятнах, похожих на горловины тоннелей, отчетливо различимых в подножии поднятия. Там тоже была жизнь; можно было уловить движение около отверстий и за зубцами, вырубленными на краю ледяной крыши каменной стены, но, увы, наши бинокли были слишком слабыми, и мы не могли определить, кто или что там двигалось и с какой целью.
Почему мы, глядя на все это, решили, что находимся не на родной Земле? Неужели ничего подобного не может оказаться где-нибудь в Канаде, или в Гренландии, или на Баффиновой земле, или, может быть, в Сибири? В принципе, вполне может быть — а вот трех огромных лун, висящих в небе как раз над этим плато, точно не может!
Только эти серо-зеленые, вызывавшие благоговейный трепет луны и оживляли этот совершенно пустынный в остальном пейзаж. Луны Бореи, хотя мы только позже узнали, как называется это место, и луны эти не двигались по небосводу, а, напротив, всегда висели над горизонтом, неподвижные и неизменные. Даже самая отдаленная из них, на три четверти скрытая второй луной, больше, чем известная нам земная Луна.
Я так и стоял в благоговейном изумлении, пока Трейси, чей интерес и страх, вполне естественно, сосредоточивались на Итакве, а не на облике чуждой планеты и ее лунах, не окликнула меня с другой стороны самолета. Два коротких шага, и я оказался рядом с нею; Джимми и Уайти кинулись к соседнему иллюминатору.
Почти весь час, покуда мы возились в самолете, Шагающий с Ветрами неподвижно стоял на пирамиде, скрестив руки на груди. Его подданные также стояли на коленях, а их бог и повелитель глядел полузакрытыми глазами поверх их голов куда-то вдаль, на заснеженные равнины. Но вот он словно очнулся, вскинул руки к небесам и принялся расти все быстрее и быстрее, пока не уткнулся в самое небо, подобно освободившемуся из бутылки джинну арабских сказок. Потом он немного присел, подпрыгнул, раздвинул шире перепончатые ступни и зашагал по невесть откуда сорвавшемуся ветру. Он поднимался выше и выше, потом повернулся и, направляясь в сторону лун Бореи, в мгновение ока промчался высоко над нашим самолетом. Очень скоро он уменьшился в точку и исчез над отдаленным горизонтом. На этом пути он лишь однажды замедлил ход — проходя над плато. Там его шаги, презиравшие силу притяжения, вдруг на миг сбились, а огромная голова склонилась к лежавшему внизу миру. Его глаза вспыхнули совершенно адским пламенем, ручищи потянулись к плато, на котором мы не могли разглядеть никаких признаков жизни. Но тут же он словно опомнился, зашагал дальше и через какие-нибудь двадцать секунд с того момента, как он покинул свою пирамиду, скрылся в небесах. А ветер, который вызвала Снежная Тварь, набросился на самолет, взвихрил смерчами сухой снег и донес до нас крики и улюлюканье поклонявшихся Итакве, которые как раз тогда завели вслух свои песнопения. Постепенно слабевшие порывы ветра доносили до нас эти звуки и, сотрясая затвердевшее от холода одеяло, которым я завесил окно, наполняли самолет зловещими предчувствиями.
