Наконец он опустил ее на землю возле дома и сам долго стоял в небе над деревней. Стоял и смотрел, как Морин играет возле дома и машет ему ручонкой, и в его горящих глазах засветилась какая-то странная очарованность.
Родители девочки, не в силах вынести эту пытку, выбежали во двор, схватили Морин и унесли в дом, а Итаква над домом пошевельнулся, будто проснувшись, и ушел по небу в Норенштадт. А когда шел, все время оглядывался…
Прошло не так уж много времени с тех пор, и из Норенштадта притащились верхом на яках двое жрецов, а с ними дружина викингов под командованием самого Лейфа Дуглассона. Они пошли в дом моей сестры Мойры и сказали, что хотят видеть девочку, и сперва показалось, что они намерены украсть малютку Морин. Однако же нет — Итаква велел им просто посмотреть на ребенка. Потом они говорили с сестрой и с ее мужем, и с Тонйольфом тоже, да — предлагали выделить людей охранять девочку и всю ее семью, если будет нужно.
Потом жрецы сказали Тонйольфу, что его клан теперь выделен особой милостью среди всех кланов викингов, ибо Великий Бог Итаква считает, что люди Тонйольфа чисты сердцем и радуют его, а особенно маленькая Морин, которая в свое время станет шагать вместе с ним по ветрам, что дуют между мирами!
Услышав это, родители Морин и старый Тонйольф многозначительно посмотрели друг на друга и не стали возражать против этого плана, ибо ничего не могли сделать, по крайней мере тогда, а ночью был праздник, много было выпито и много было произнесено молитв, чтобы умилостивить и успокоить Итакву. На следующий день Лейф Дуглассон велел Тонйольфу хорошо заботиться о маленькой Морин: все уже поняли, что Шагающий с Ветрами будет снова и снова возвращаться в клан Тонйольфа и смотреть, как Морин растет, и если что-то случится, то плохо придется всем.
Жрецы поговорили с сестрой и ее мужем и объяснили, что будет очень хорошо, если девочка вырастет невинной, а еще они предупредили всех людей клана, чтобы их сыновья и смотреть не смели на Морин, когда она войдет в возраст. Ну и напоследок, перед тем как высоким гостям убраться к себе в Норенштадт, жрецы сказали, что, будь их воля, они бы забрали Морин с собой, но Итаква лично сказал им, что из-за ее природных наклонностей он разрешает ей расти среди семьи и клана.
И когда сестра поняла, что придет время им с дочерью расставаться, как же она плакала! Она рыдала, и ее муж просто обезумел от горя, от гнева и оттого, что ничего нельзя поделать. Даже старый вождь лил слезы, когда думал о неизбежной доле малышки Морин. Весь клан, кроме разве что горстки молодых дурней да ревнивых баб, надолго опечалился, будто бы умер великий король или будто каждая семья в одночасье потеряла ребенка. Только сама Морин, чистая душа, смеялась, как прежде, — ведь ей и шести лет не было и она пока еще ничего не понимала.
Ну а со мной было вот что: я так сильно переживала, что порой думала, что малость свихнулась. Когда на меня находили припадки безумия, я видела странные вещи и изрекала невнятные предупреждения и пророчества. Время шло, а я чувствовала приближение ужасной беды, хотя что за беда, никак не могла понять — это постоянно ускользало от меня, и я специально начала вести себя перед кланом как ясновидящая, и даже мой бедный муж и сыновья не могли понять, что я лишь притворяюсь. Хотя на самом деле я притворялась, да не совсем — надвигающийся ужас был для меня вполне реален, и я искала путей избежать его. И я нашла, что надо делать — создать себе образ колдуньи и провидицы и снискать поддержку в народе.
И я стала учить чары и заклинания, стала варить усиливающие ясновидение зелья, собирать вызывающую безумие пыльцу диковинных ядовитых трав. Родители мои были из Материнского мира, и они не только научили меня всему, но и передали мне свою огромную мудрость и еще большую любознательность. Я отправилась в Норенштадт и научилась читать старые книги. Так я узнала легенды о появлении викингов на Нуминосе. Вот таким образом Аннахильд сделалась ведьмой.
Пока я готовилась к предстоящей беде — а я уже знала, что беда вот-вот случится и что связана она с Итаквой и его желанием унести Морин из клана, когда она созреет, — прошло семь лет, я и не заметила как. За эти семь лет Итаква приходил только один раз, когда Морин шел девятый год. И за эти годы она стала еще добрее. Еще бы — ведь ее любил весь клан, и даже дикие звери в полях и птицы в небесах любили ее. Она никогда не делала зла никому и ничему и в ответ не видела зла, она даже не знала, что такое страх… Ну, и это было к лучшему.
