– Добрый вечер, Бертон! – пропела доктор Лития Форрестер.
В дверях стоял атлетически сложенный, сильно загоревший мужчина в сандалиях на босу ногу, домашних брюках и рубашке с распахнутым воротом, открывавшим густо заросшую грудь. Глядя на него, не сразу скажешь, что этот человек лечится от нервного потрясения.
Брови Бертона Баррета медленно сошлись на переносице, а два темных мешка под водянисто-голубыми глазами красноречиво свидетельствовали о жертвах, приносимых на алтарь душевных мук.
– О-о! Да-да! Добрый вечер! – дотронулся он до виска.
– Может, войдете, Бертон?
– Конечно, для этого, собственно, я и пришел, доктор Форрестер. Иначе зачем?
Доктор Форрестер приветливо улыбнулась и плотно закрыла дверь за Бертоном Барретом, начальником одного из оперативных отделов Центрального разведывательного управления. Баррет восстанавливал силы в ее клинике после сильного нервного срыва, который он объяснял просиживанием штанов впустую.
Пятнадцать лет одно и то же: бесконечная череда докладов и сообщений непонятно о чем, неизвестно кому, от кого и зачем… Было отчего загрустить и сломаться! Теперь вот его ремонтировали. Очень нужный человек, поэтому пациент «номер один».
– Не хотите присесть, Бертон?
– Нет, доктор Форрестер, спасибо! Мне больше нравится стоять на голове.
Лития Форрестер сидела за столом, скрестив ноги. Бертон Баррет, не глядя на доктора Форрестер, плюхнулся на кожаный диван и уставился в небо. Он смотрел и ничего не видел: ни звезд, ни бликов на пластиковом потолке. Это называлось «сосредоточенным невидением» объекта. Но больше всего Бертон Баррет не хотел видеть Литию Форрестер.
– Да, именно на голове! – повторил он капризно. – Вам ведь абсолютно все равно, не так ли?
– Сегодня, Бертон, вы ведете себя особенно враждебно. Есть причины?
– Нет, все как обычно.
– Может быть, вы чем-то озабочены?
– Озабочен? – удивился Бертон. – Конечно, нет. Я – Бертон Баррет с Главной улицы, истинный американец. – Я богат и красив, у меня не может быть никаких забот. Я никому не симпатизирую, никого не люблю. Мои особенности – сила, алчность и, конечно, самоконтроль. – Бертон Баррет нервно забарабанил пальцами по коже дивана и что-то тихо запел. – Заботы? – повторил он тоскливо. – Нет у меня никаких забот. У Бертона Баррета нет друзей, ему не нужны друзья. Озабоченный Бертон Баррет работает в ЦРУ. Здесь есть сексуальный оттенок, правда?
– Ничего тут нет сексуального, Бертон, и мы это знаем: вы и я.
– Такая уж у меня сексуальная работа, что потребовались недели для ухода со службы и уговоров, чтобы получить отпуск для лечения в этой клинике.
– Что тут странного? В вашей организации особые порядки.
– Вы когда-нибудь обсуждали с агентом ФБР ваши личные проблемы? Точнее, с одним из агентов по имени Беннон, причем несколько часов подряд? А каково ждать, пока он оформит все документы и порекомендует психолога?! Должен заметить, – продолжал Бертон Баррет, – что агент Беннон – явление особенное. А может, я отношусь к этому ирландцу предвзято? Я стал забывать, кого дозволено осуждать, а кого – нет. Все так быстро меняется.
– Но вы не говорите главного, Бертон. Что вас беспокоит?
– Я ведь сегодня последний день, как вы знаете.
– Да, знаю, – кивнула доктор Форрестер.
– Меня не вылечили.
– Смотря что понимать под словом «вылечить». Это слишком широкое понятие.
– Спасибо, утешили.
– У вас будет возможность регулярно возвращаться сюда. Раз в неделю – обязательно.
– Одного раза мало, доктор.
– Это лучше, чем ничего. Мы обязаны исходить из реальных возможностей.
