дел), высказал новый, усовершенствованный вариант чеченской концепции
Москвы. Как пишет "Коммерсантъ", по этой доктрине Россия должна отныне
рассматриваться Западом как заслон на пути мирового терроризма - по
аналогии с тем, как когда-то Русь остановила монголо-татарское нашествие.
Ничего не скажешь, это сильный ход Кремля. В последние годы в России
усиленно искали национальную идею, но как-то все безуспешно. Наконец за
дело взялся новый президент, и идея родилась почти мгновенно. Путин, видимо
, опирался на известный текст Пушкина по этому поводу - кажется, он первый высказал оригинальную идею, что
Россия воевала с монголами не из-за своих узко национальных и
эгоистических интересов, а во имя спасения хрупкой западноевропейской
цивилизации. Обратимся же к первоисточнику и посмотрим, чем может
закончиться для нас борьба с мировым терроризмом в Чечне, если русская
история снова повторится.
"Это Россия, это ее необъятные пространства поглотили монгольское
нашествие" (Пушкин - Чаадаеву, 19 октября 1836 г.). Да, этот чисто русский
способ воевать уже давно известен. У него были и яркие взлеты, как
знаменитое отступление Кутузова к Москве (русские поэты тогда писали о
французах так: "необозримое пространство и тысячи пустынных верст
смирили их порыв и чванство"), и печальные поражения, как в
русско-японскую войну. Тогда русское командование, видимо, подражая
Кутузову, решило отходить из Китая хоть до самой Москвы; но японские
войска наступали ровно столько, сколько русские отступали, и упорно не
выражали желания сдаваться даже после очень значительного продвижения
по нашей территории. Наши просторы помогли нам и во вторую мировую
войну: немцы, дойдя до Волги, явно потеряли всякую внутреннюю
уверенность в необходимости таких обширных завоеваний; привыкнув
веками возделывать свои крошечные садики и клумбы у игрушечных
домиков, они никак не могли взять в толк, как они смогут окультурить все
эти необозримые равнины, даже если и удастся их отобрать у русских. Более
того, обширность нашей Родины поспособствовала нам и в последнюю,
холодную войну с Соединенными Штатами. Еще Данилевский писал о том,
что существует своеобразное "ландкартное давление" России. "Взгляните на
карту", говорит один иностранец в его книге, "разве мы можем не
чувствовать, что Россия давит на нас своею массою, как нависшая туча, как
какой-то грозный кошмар?". В годы холодной войны этот кошмар стал
самой настоящей реальностью; когда Европа чувствовала себя беззащитным,
маленьким экзотическим пляжем на оконечности массивной
коммунистической Евразии, когда в Вашингтоне политики, сойдя с ума,
выбрасывались из окон небоскребов с криком "русские идут" - все это
порождалось не столько нашими танками и ракетами, сколько обычной
школьной политической картой мира, на которой советское чудище
раскинулось столь вольготно, что страшно было даже в Австралии.
Что же касается Чечни, то она, конечно, начала действовать по старому
сценарию, вторгшись в Дагестан, но на этот раз наши военные почему-то не
применили обычную тактику. Как раз во время этого вторжения я был в
Москве и общался там со знакомыми ребятами-политологами. "Да ведь если
их сейчас не остановить, они же, чего доброго, дойдут до Краснодара!",
воскликнул я тогда по этому поводу. Ответом мне было множество
ухмылок. "Что ж там, до Краснодара", сказал Гигант Мысли (старое
прозвище, еще с ЛГУ), "до Хельсинки!". "Нет, до Хельсинки точно не
дойдут", ответил я. "Со дня основания Петербурга ни один вражеский
солдат не ступал на его территорию. До Москвы - другое дело".
Пушкин развивал свою точку зрения по этому вопросу не только в
письмах к Чаадаеву, но и в публицистике. В одной более ранней статье он
писал об этом подробнее: "России определено было свое высокое
предназначение. Ее необозримые равнины поглотили силу монголов и
остановили их нашествие на самом краю Европы; варвары не осмелились
оставить у себя в тылу порабощенную Русь и возвратились на степи своего
востока. Образующееся просвещение было спасено растерзанной и
издыхающей Россией (а не Польшею, как еще недавно утверждали
