– Думаю, есть.
Это письмо давно стало общеизвестным.
– И какие условия ставит папа? Что должен сделать король Англии, чтобы получить благословение на завоевание? Там ведь об этом даже не один раз говорится, а два раза, – едко добавил Конн.
– Ну, упоминался, конечно, вопрос налогов…
– По пенни с каждого хозяйства на острове, и отправлять их в Рим каждый год. Денарий святого Петра! – воскликнул старый вождь. – Денег они хотят, Гилпатрик! Денег!
– Отец, но ведь это просто…
– Денарий святого Петра! – Старик выразительно поднял вверх палец и с такой яростью уставился на сына, что Гилпатрик почти воочию увидел, как его вразумляет седобородый друид из древних времен. – Денарий святого Петра!
А потом старик вдруг с раздражением отвернулся от сына. Если Гилпатрик до сих пор так ничего и не понял, что толку воздух сотрясать? Ведь дело вовсе не в деньгах! Его оскорбляла сама суть вопроса. Неужели Гилпатрик действительно этого не видел? Ведь уже семь веков именно Ирландская церковь вдохновляла весь христианский мир силой своего духа. Духа святого Патрика, святого Колумбы, святого Кевина и многих других. Миссионеры, отшельники, принцы Ирландии. Конну всегда казалось, что ирландцы отмечены каким-то совершенно особым образом, как избранные люди древности. Но если так, разве не должно быть христианство причащением к таинству, а не сводом строгих правил и норм? К сожалению, Конн хорошо знал, как обстояло дело в других странах. В дублинском порту ему приходилось встречаться со священниками из Англии и Франции. И он всегда ощущал в них склонность к формализму и манипулированию, что вызывало в нем лишь отвращение. Такие люди не могли принадлежать к благословенной тишине Глендалоха, они никогда не сумели бы создать книгу Келлса. Возможно, из них и получились священники, но они не были поэтами, и стань они учеными, их наука была бы суха.
И с чувством горечи, которое относилось не только к сыну, старый вождь, стоя перед холмом Тингмаунт, где был похоронен сам Фергус, с жаром воскликнул:
– Ты придешь на свадьбу Лоркана, Гилпатрик, потому что он твой брат, и ему будет больно, если ты этого не сделаешь! А еще ты придешь туда, потому что я так велю! Это понятно?
– Отец, я не могу. Не могу, если он женится на жене брата.
– Тогда не трудись вообще больше являться в мой дом! – закричал Конн.
– Но, отец… – начал было Гилпатрик.
Однако Конн уже развернулся и пошел прочь. И Гилпатрик с грустью понял, что идти за ним бессмысленно.
Неделю спустя объявили о свадьбе. В июне она состоялась. Гилпатрик так и не пришел. В июле, увидев отца у входа в церковь Христову, Гилпатрик направился к нему, но отец, заметив его, отвернулся, и Гилпатрик, немного поколебавшись, решил не беспокоить его.
Прошел август. Они так и не разговаривали. Наступил сентябрь.
А потом появились другие, более настоятельные дела, о которых следовало подумать.
Было еще тихо, когда Кевин Макгоуэн проснулся в то сентябрьское утро. Небо закрывали серые облака. Его жена уже встала. От печи тянуло легким ароматом свежего хлеба. Девушка-рабыня подметала у ворот. Двое их сыновей играли во дворе, и через открытую дверь он видел, как от их дыхания в воздух поднимаются клубы пара. В Дублин пришла осень. По утрам было прохладно.
Машинально, как он всегда делал, Кевин протянул руку под кровать и нащупал железный ящик. Все было на своем месте. На ночь Макгоуэн всегда ставил ящик рядом с собой. Было, правда, еще одно потайное место под печью для хлеба, где он прятал свои сокровища. Об этом знали только его жена и Уна. Место было замечательное – пусть и не такое надежное, как кафедральный собор, зато хорошо замаскированное. Можно было хоть сотню раз смотреть на него, но так и не догадаться, где тайник. Однако, когда Макгоуэн спал в доме, он ставил ящик под кровать.
Кевин оглядел комнату. В темном дальнем углу шевельнулась чья-то тень. Уна. Обычно в это время она была в больнице, но после всех недавних событий предпочла остаться дома с семьей. Макгоуэн улыбнулся. Увидела ли она его улыбку? Знала ли, как он счастлив, когда она рядом? Может, и не знала. А может, и ни к чему ей это знать. Незачем родителям нагружать детей своей излишней любовью.
