– Ты хочешь сказать, – с горечью произнесла Килинн, – что мне следует перебраться в лагерь Бриана?
– Ну, не совсем так. Просто Харольд – друг Морана, а Моран… – Арт пожал плечами. – Ну, это не важно, матушка. Я ведь знаю, что ты этого не сделаешь.
Будь они все прокляты, думала Килинн. Прокляты. Впервые в жизни она действительно не знала, что ей делать.
Церковная служба в честь дня Входа Господня в Иерусалим уже началась, когда на причале появился некий человек. Слегка сутулясь, он шел вдоль строя кораблей, направляясь к одному из них. Его товарищи разбрелись кто куда. Да они и не были товарищами – так, встретились в одном походе, а потом могли никогда больше не увидеться. Но ему было все равно. В друзьях он не нуждался. Когда он шел по деревянному настилу причала, губы его кривились в усмешке.
Он жил во многих местах. Трое его сыновей выросли в Уотерфорде, но несколько лет назад он поссорился с ними и с тех пор почти их не видел. Они стали уже совсем взрослыми, и больше он ничего им не был должен. Впрочем, когда они были еще детьми, он им кое-что дал.
Он ходил на торговых судах и какое-то время жил с одной женщиной из небольшого портового городка на реке Бойн. Местные, из тех, что говорили на кельтском, прозвали его Дуб-Гэллом – темным чужаком, за его смуглую кожу. Даже его женщина называла его «мой Дуб-Гэлл». Это очень веселило его товарищей, и вскоре его имя стало известно и в других местах, и даже в Уотерфорде его сыновей стали называть детьми Дуб-Гэлла. Теперь это прозвище перестало его забавлять. На ладье его звали настоящим именем: Сигурд.
В последние несколько лет он вел бродячую жизнь, был и наемником. В Дифлин он прибыл накануне вечером, вместе с Бродаром, которого наняли короли Ленстера и Дифлина. А улыбался он не потому, что его ждали щедрая плата и возможность хорошенько поживиться, а потому, что совсем недавно узнал весьма приятную новость.
Харольд Норвежец, этот рыжий мальчишка-калека, был все еще жив.
Все эти годы он помнил о Харольде и часто представлял себе их встречу. Но забот в жизни и без того хватало, а судьба все никак не сводила их вместе. С возрастом его ненависть к норвежцу приобрела новые краски. Если в юности он горел желанием во что бы то ни стало убить проклятого хромоножку, чтобы отомстить за свой род, то теперь, когда стал зрелым мужчиной, одного убийства ему уже было мало. С жестоким наслаждением он представлял себе боль и унижение, которым он мог подвергнуть своего заклятого врага. Последние несколько лет эта мысль неотступно преследовала его, не давая покоя, словно незавершенное дело или неоплаченный долг.
И вот жизнь распорядилась так, что он отправился в Дифлин, чтобы принять участие в битве. Обстоятельства складывались как нельзя лучше. Конечно же, всю дорогу он думал о Харольде. Но только когда Сигурд ступил на тот самый деревянный причал, где они впервые встретились, все его детские чувства внезапно нахлынули на него с неистовой силой. Сигурд решил, что это судьба. Норвежец должен умереть. Лишь покончив с этим раз и навсегда, он сможет вернуться в Уотерфорд, найти своих сыновей, которые ничего не знали об этой старой истории, и рассказать им, что он сделал и почему, и, возможно, даже помириться с ними.
Ему не понадобилось много времени, чтобы разузнать все о Харольде на улицах Дифлина. Сначала, когда он спрашивал о хромом крестьянине, он лишь наталкивался на недоуменные взгляды, пока наконец один купец с Фиш-Шэмблс, услышав вопрос, не воскликнул радостно:
– Ты о Норвежце? О том, у которого большое поместье в Фингале? О, это богатый человек. Важный человек. Он твой друг?
Сигурд, хотя и торговал, и сражался, и пиратствовал по всем северным морям, разбогатеть так и не сумел.
– Был моим другом много лет назад, – ответил он, тоже улыбаясь.
Вскоре торговец уже рассказывал ему все, что Сигурду нужно было знать: о том, что Харольд вдовец, сколько у него детей и где именно находится его большое поместье.
– У него влиятельные покровители, – добавил торговец. – Сам король О’Нейл ему благоволит.
– Значит, он может выступить против нас?
