Иов - страница 32

Шрифт
Интервал

стр.

Не успел Мендл закончить молитву, как чиновник распахнул дверь и впустил в барак морской ветер.

— Вставайте! — прокричал он несколько раз на всех языках этого мира.

Было еще рано, когда они вступили на корабль. Им позволили заглянуть в салоны первого и второго класса, а потом всех затолкнули на среднюю палубу. Мендл Зингер не двинулся с места. Он стоял на верхней ступеньке узкой железной лесенки. За спиной его были порт, земля, континент, родина, прошлое. Слева сияло солнце. Голубым было небо. Белым был пароход. Зеленой была вода. Подошел матрос и приказал Мендлу Зингеру спуститься с лестницы. В ответ он только махнул рукой. Он был спокоен, в сердце его не было страха. Он бросил рассеянный взгляд на море, безбрежность колышущихся волн вливала утешение в его сердце. Море было вечно. И понял Мендл, что сам Господь создал его. Он изверг его из своего тайного неисчерпаемого источника. И теперь оно колыхалось посреди земной тверди. Глубоко на дне его лежал свернувшись Левиафан, священная рыба, от которой в Судный день будут вкушать праведники и благочестивые. «Нептун» звался корабль, на палубе которого стоял Мендл. Это был большой корабль.

Но по сравнению с Левиафаном и с морем, с небом и мудростью Предвечного корабль был совсем крошечным. Нет, Мендл не чувствовал страха. Он успокоил матроса, он, маленький чернявый еврей на громадном корабле, в громадном и вечном океане. Он еще раз повернулся и пробормотал благословение, которое следует читать на море. Он повернулся и бросил в зеленые волны слова благословения: «Хвала тебе, Предвечный, благословен будь, Господь наш, создавший море и разделивший сушу морем!»

В этот момент оглушительно завыла сирена. Застучали в трюме машины. И воздух, и корабль, и люди содрогнулись. Одно только небо было все таким же тихим и синим, синим и тихим.

IX

На четырнадцатый день путешествия, когда наступил вечер, вспыхнули огромные огненные шары плавучего маяка.

— Сейчас, — сказал, обращаясь к Мендлу Зингеру, еврей, уже дважды совершивший такое путешествие, — появится статуя Свободы. Она имеет в высоту сто пятьдесят один метр, внутри полая, и на нее можно подниматься. Вокруг головы у нее корона из лучей, в правой руке факел. Но самое интересное в ней то, что факел этот горит всю ночь, но никогда не сгорает до конца. А все потому, что она освещается электричеством. Вот какие чудеса делают в Америке.

Утром пятнадцатого дня они высадились на берег. Двойра, Мирьям и Мендл стояли тесно прижавшись друг к другу, так как они боялись потеряться в толпе.

Тут подошли люди в мундирах, и, хотя у них не было сабель, Мендлу они казались довольно опасными. На некоторых из них были белоснежные одежды, отчего они были похожи на жандармов и ангелов одновременно. Это, наверное, американские казаки, подумал Мендл Зингер и поглядел на дочь свою Мирьям.

Их выкликали в алфавитном порядке, каждый подходил к своему багажу, но никто не протыкал багаж острыми спицами. Надо было все-таки взять с собой Менухима, подумала Двойра.

Вдруг очутился перед ними Шемарья.

Все трое одинаково испуганно взглянули на него.

Они снова увидели свой старый домик, прежнего Шемарью и Шемарью нового, называемого теперь Сэмом.

Они увидели одновременно Шемарью и Сэма, как будто Сэм заслонил собой Шемарью, однако сам он был как бы прозрачным.

Это был их Шемарья, но в то же время это был и Сэм.

Их было двое. Один носил черную шапочку, черный костюм и высокие сапоги, и черный пушок еще только начал пробиваться на щеках.

Другой был облачен в светло-серый пиджак, белоснежную фуражку-капитанку, широкий желтые брюки, яркую рубашку из зеленого шелка, и лицо его было гладким, как шикарный полированный мрамор.

Этот другой очень походил на Мака.

Один говорил своим прежним голосом — они различали лишь голос, но не слова.

Другой шлепнул своей сильной рукой отца по плечу и произнес — только в этот момент они услышали слова: «Hallo, old chap!»[3] — и не поняли ничего.

Первый был Шемарьей, второй Сэмом.

Сначала Сэм поцеловал отца, потом мать и Мирьям. От Сэма пахло мылом для бритья, подснежниками и немного карболкой. Этот запах наводил на мысль о саде и госпитале одновременно.


стр.

Похожие книги