Мифология?
Да, мифология. Сюда еще можно добавить античную, которая, опять же по воспитанию, знакома лучше других. А христианство — религия почти утопическая, ибо требует отказа от двойного стандарта, который мы на словах осуждаем, но по которому жили и живем. Думаю, что двойной стандарт — это норма человеческих отношений: к ближним своим относиться с любовью — по-евангельски, по-христиански, а к дальним — по справедливости, то есть ветхозаветно, по-еврейски. И полагаю, это правильно. Я не встречал людей, которые чужих и незнакомых детей любят как своих, да и тех, которые любят врагов своих, тоже не знаю. Я могу относиться к врагам своим безразлично, но полюбить их не сумею и пытаться не стану. Может быть, святые и могут, но я обычный человек и живу среди людей…
И в самом христианстве ведь два Завета, Ветхий, еврейский, и Новый, христианский.
Да, два. Но в жизни и юридических документах всех времен и народов реализуется ветхозаветный принцип: "око за око и зуб за зуб". Различия могут быть количественные: не "око за око", а "око за два" (или наоборот). Но ветхозаветный принцип справедливости, "неотвратимости наказания", а не христианское "прощение", лежит в основе всех правовых кодексов, независимо от веры, культуры, традиций.
А что было для Иосифа самым трудным в жизни в Советском Союзе?
Пожалуй, невнимание к его стихам людей творческих, тех, которых он уважал. Однажды собрались у Юрия Павловича Тимофеева, который занимался детской литературой, был влиятельным человеком и по возможности помогал молодым и способным. Я не помню, по какому случаю собрались, но Иосиф пришел читать стихи, а у всех было легкое, праздничное настроение, стол накрыт — не до стихов! Он обиделся и ушел. Почти такой же сценарий был и на вечере в Союзе композиторов. И на Дне поэзии, когда замечательный человек, поэт и руководитель литобъединения Горного института Глеб Семенов остановил его выступление после первого стихотворения, поскольку в зале сидели партийно-литературные бонзы, искавшие повод прикрыть "День поэзии", который был чуть ли не единственной возможностью для выступления молодых поэтов перед большой аудиторией.
И наконец, расскажите о ваших встречах с Иосифом на Западе.
В июне 1989 года я приехал в Штаты, устроился на Брайтон-Бич и на второй день позвонил Иосифу, его не было, я оставил Марго свой телефон и сказал, что хочу его увидеть. Он позвонил утром и подробно объяснил, как до него до- браться. Легко нашел Мортон-стрит, поднимаюсь на крыльцо-лесенку с улицы, нажимаю кнопку, нет ответа. Полминуты жду и еще раз нажимаю, и вдруг снизу слышу голос: "Заходи!" Я не очень понимаю, куда заходить. Спускаюсь, иду в узкий проход, Иосиф стоит, курит и держит под козырек. Вполне узнаваем. Конечно, он изменился, но я уже видел кое-какие его фотографии из "американской жизни".
Вспоминаю, как в марте или апреле 1988 года в Доме культуры медработников, что около Никитских ворот, был первый легальный вечер, посвященный Иосифу, вел его Женя Рейн. Я прилетел с Сахалина дня за два, но Женя поставил меня в список выступающих — приятно было оказаться среди достойных людей: М. Козаков, 3. Гердт, Е. Камбурова. Билеты на вечер спрашивали начиная от Тверской (тогда Горь- кого). За кулисами стоял стол для тех, кто выступал, и Миша Козаков на афише написал мне: "Генрих, неужели мы дожили и до этого?" Словом, в Нью-Йорк я приехал уже немного подготовленный: у Иосифа уже побывал Женя Рейн и кто-то еще, кажется Саша Кушнер, Андрей Битов.
А в июне 89-го мы прогуляли день по Нью-Йорку и просидели целый вечер вдвоем на Мортон-стрит. И Мэри, забыл фамилию…
Маша Воробьева?
Нет, англичанка.
Марго Пикен?
Да, Марго. Зашла Марго, и мы поднялись к Маше Воробьевой поужинать. Он на следующий день улетал, а я еще сутки там прожил. И Марго там жила. Странное ощущение было: семнадцать лет прошло, а казалось, что только неделю или месяц не виделись или не разговаривали. Вернее, последний раз мы разговаривали в 1983 году, наверное. В день рождения Иосифа мы, его друзья, обычно собирались. В тот год я оказался в мае в Ленинграде, а день рождения Иосифа отмечали у Володи Уфлянда. И поскольку Иосиф знал, где будем собираться, он позвонил. И Яша (Гордин) или Володя сказал ему: "Тут твой друг с Камчатки". И несколько минут мы говорили. Я запомнил, что он ни разу не назвал меня по имени и в разговоре никакой "информационной составляющей" не было.
