Поскольку я уверена, что вы в курсе, скажу: к Нобелевской премии его представляли уже в 1980-м. Я была тогда в Энн Арборе и полгода ходила за ним, как тень, ловя каждое его слово. Однажды утром он сказал мне: "Попахивает Нобелем". Так что, возможно, он номинировался на премию и раньше и наконец получил ее в 1987-м.
Кто знает, знаете ли. У меня на столе как раз лежит сейчас книга одного Нобелевского лауреата, которую я еще не читал, хотя хотел прочитать. И в то же время у меня на примете есть два автора, оба из которых достойны, на мой взгляд, Нобелевской премии. Это Марио Варгас Льоса и Лес Маррей, поэт.
Лес Маррей — великий поэт. Надеюсь, он получит Нобелевскую премию.
Он был в Лондоне на прошлой неделе, вместе с моими друзьями. Не знаю, где он сейчас. Вообще, разговоры о том, что кто-то достоин Нобелевской премии, полная чушь, потому что все это решается совершенно иначе.
Что вы думаете по поводу заявлений некоторых американских поэтов о том, что издательский дом "Farrar, Straus & Giroux" был настоящим промоутером Иосифа?
Иосиф сам был своим промоутером. Мы просто попались ему на пути.
Некоторые писатели, такие, например, как Дж. М. Кутзее, оценивают второй сборник эссе Бродского, "Скорбь и разум", ниже, чем "Меньше единицы". Считаете ли вы, что во втором сборнике Бродский шагнул еще дальше и глубже?
Думаю, это вопрос вкуса. Некоторым людям понравились кое-какие эссе из второго сборника, некоторые отнеслись к нему пристрастно. Думаю, кстати, что Кутзее — очень подходящий кандидат на Нобелевскую премию.
Возвращаясь к поэзии, вы, вероятно, знаете, что между оригиналом и переводом лежит огромная пропасть. Вам, как и многим западным критикам и поэтам, стихи Бродского известны в его авторских переводах. Джон Бейли, в рецензии на сборник стихов Бродского по-английски, заметил, что Бродский по- английски напоминает медведя, играющего на флейте. Он сказал это из желания оскорбить Бродского или в этом есть доля истины?
Переводы Иосифа всегда вызывали горячие споры. Но дело здесь, думается, в том, что Иосиф настолько хорошо знал английский, что мог читать свои переводы сам. Уверен, что какие-нибудь пуристы могли придраться к его произношению: например, он произносил "warp", а на самом деле это должно было означать "whir rip", но сами переводы были очень и очень хорошими. Помню, как на него обрушился с критикой один самодовольный глупец, которого я знавал в Лондоне.
Вы имеете в виду Крейга Рейна?[207]
И заявил, что переводы плохие, лишь для того чтобы унизить Иосифа. Иосиф же был выше всей этой суеты, подобная чушь его не трогала.
Как ему удалось стать Поэтом-лауреатом США?
Интеллектуалам Америки случается время от времени делать что-нибудь по-настоящему умное. Думаю, так случилось и в тот раз. В один прекрасный день они вдруг осознали, что среди них живет великий поэт, выработавший свой особый образ жизни, весьма привлекательный, и что стоит обратить на этого человека внимание публики, поговорить о нем, почитать и послушать.
Кстати, вам нравилась его манера читать стихи?
Да, он замечательно читал. Когда я услышал его чтение впервые — не помню, когда это было, — оно напомнило мне пение в храме, в моем храме; впрочем, эти вещи схожи. Он был замечательным чтецом. Он читал почти всегда одинаково, но его манера была… как бы это сказать, завораживающей. Очень-очень еврейской.
Он никогда не изменял своей манере чтения.
Забавно, сегодня утром я получил длинный факс от моего друга Митчела Крюгера, в котором говорилось, что последний раз он виделся и разговаривал с Иосифом в Мюнхене. Речь тогда шла о покупке авторских прав на сотню стихотворений Бродского, и теперь он хотел бы вернуться к этому вопросу. Желаю ли я это осуществить? Я ответил ему, что не против, но сначала мне нужно переговорить с его вдовой, Марией. Я только что отправил ей длинное письмо, потому что не смог дозвониться. Вы знаете, что Мария живет в Милане и работает у моего друга Калассо. Так что я, скорее всего, на это пойду. Однако есть еще кое-что, что нам всем пришло в голову одновременно, и Иосифу тоже: заново перевести его самые ранние стихи. Это просто необходимо сделать. Многие вовсе не переводились, другие переводились, но очень плохо — по крайней мере, так говорят. Что я об этом могу знать? Мне сказали, и я поверил.
