— Возьми свой узел! — сказал в это время мануфактурщик, передавая Иоселе платок, в который были увязаны его филактерии*, молитвенник, субботний сюртучок, две нижние рубашки да оставшийся с дороги кусок черствого хлеба. — Вот здесь живет Мици. Слезай и попроси его от моего имени, чтобы он тебя принял. А завтра приходи ко мне.
Фургон покатил дальше, а Иоселе с узелком в руках остался подле большого дома, не зная, куда ему податься.
— Кого тебе, мальчик? — спросила простоволосая женщина, высунувшись из окна нижнего этажа.
— Мне нужно к Мици, — ответил поспешно Иоселе. — К кантору Мици.
— Потрудись сойти по тем ступенькам, а там свернешь направо, — ответила с усмешкой женщина.
Иоселе никогда не видал такой большущей лестницы и сроду не спускался так глубоко вниз. Прежде всего он попал в темный коридор, а потом вошел в очень хорошую комнату с крашеными полами. Здесь были красивые стулья, висело большое зеркало. По тогдашним представлениям Иоселе все это было великолепно. Откуда-то доносились чудесные звуки. Иоселе различал низкие, совсем низкие голоса, среднего тембра, высокие и высокие до визга. И все это сливалось в цельную гармонию, совсем так, как Иоселе когда-то слышал в Мазеповке, когда Пици пел у них в сопровождении своего восемнадцатигласного хора. Потом все смолкло, и только один голос повел чистую, прозрачную мелодию. Постепенно голос затихал, слабел и наконец совсем замер. Иоселе как завороженный недвижно стоял посреди комнаты и слушал. Не заметил он перед собой и той самой женщины, которая указала ему квартиру Мици.
— Поди вон туда, в ту комнату! — указала женщина.
Иоселе открыл дверь и сразу увидел множество юношей и мальчиков. Они стояли шеренгой, точно солдаты, и глядели в какие-то большущие книги. Один из них держал в руке палочку. А отдельно на стуле сидел самый обыкновенный человек, с самой обыкновенной рыжей бородкой клином.
— Что скажешь? — спросил его совсем просто этот человек.
«Неужто это сам Мици?» — подумал Иоселе.
— Мне нужно видеть кантора Мици. Мне нужно передать ему привет.
— Привет? — спросил Мици. — От кого?
— От одного местного мануфактурщика. Я с ним приехал сюда.
— От местного мануфактурщика? — переспросил Мици. — Как его зовут?
— Как его зовут? — повторил Иоселе. — Эх, совсем забыл спросить, как его зовут и где он живет.
Комната грохнула раскатистым смехом, точно ударил орудийный залп. Смеялись певчие, смеялся сам Мици, глядя на растерявшегося Иоселе. На нем был разодранный, заплатанный сюртучок, сапожки стоптанные, кожа на них потрескалась, фуражка была без козырька, и в руках он держал узелок. Но лицо у мальчика было красивое, волосы вьющиеся, а большие карие глаза ярко светились, точно внутри там горел огонек.
— Скажи мне, кто ты и откуда взялся? — обратился к нему Мици с ободряющей улыбкой.
— Меня зовут Иосл, я — сын кантора Шмулика из Мазеповки, — ответил не без гордости мальчик. — Привез меня один здешний мануфактурщик, наш знакомый, чтобы устроить певчим к кантору Мици.
— Вот оно что! — проговорил Мици. — Что ж, положи узелок и подойди ближе. Послушаем, как ты поешь.
Вначале Мици проверил, знает ли он ноты. Увидев, что мальчик и не нюхал, чем это пахнет, кантор велел ему спеть что-нибудь просто так. Иоселе решил, что надо исполнить какую-нибудь цельную вещь и начал петь новогоднюю молитву «Восемнадцать благословений». Певчие тут же прикрыли руками рты, чтобы не видно было, как они заливаются. Но постепенно смех стихал, лица становились серьезными. Изумленные певчие переглядывались, не понимая, что здесь происходит: настолько необычен был голос Иоселе. Мици подпер голову рукой, впился в Иоселе глазами и раскрыл рот, точно собирался проглотить его тут же на месте. С тех пор, как он знался с певцами, он никогда еще такого пения не слыхивал и даже не представлял себе, что так можно петь. Иоселе, в отличие от многих, пел без всякого напряжения, не драл горло, не тратил сил попусту; из его уст сами собой лились чудесные, пленительные, бархатистые звуки, шедшие из сердца, из самых его глубин, и покоряли всех кругом. При этом в его пении ощущалось и большое мастерство. Легко переходил он от низов к верхам и обратно, рассыпаясь такими трелями, что все застыли на месте, не понимая, откуда у этого мальчонки такое уменье.
