И вот эта «рабская бескультурная» страна внезапно взяла верх над кичливыми «сарматами».
«Эй, Костюшко, с неба глянь», —
Пел поляк бравурно.
Глянул тот на эту дрянь,
Этот ставший в Польше афоризмом едкий стишок Константы Ильдефонса Галчиньского, написанный в середине 1950‐х годов, емко выразил отношение к рухнувшему сарматскому мифу.
На смену идее величия в силе пришла идея величия в страдании – польское мессианство. Сдобренная польской кровью, пролитой в восстании 1830–1831 годов, она нашла выражение в самом известном творении величайшего из польских поэтов – в «Дзядах» Адама Мицкевича. Польша – это Христос народов, заявил Мицкевич. И как Христос искупил первородный грех человека своей кровью, так распятая Польша искупит грехи Европы.
Господь, я вижу крест, – и долгою тропой
Ему с крестом идти, – о, сжалься над слугой!
Дай сил ему, Господь, – конец пути далече,
В длину Европы всей тот крест раскинул плечи,
Из трех народов крест, из древа трех пород.
На место лобное возводят мой народ.
«Я жажду», – стонет он, глотка воды он просит.
Но уксус Пруссия, желчь – Австрия подносит.
У ног Свобода-мать стоит, скорбя о нем.
Царев солдат пронзил распятого копьем,
Но этот лютый враг исправится в грядущем,
Один из всех прощен он будет Всемогущим[57].
«Дзяды» – обязательная часть школьного курса литературы в Польше. А вот на русский поэма была переведена лишь в советское время. Причиной тому более чем откровенные выпады против царизма и России. Поляки, впрочем, ответили такой же «любезностью» в отношении «Тараса Бульбы»: повесть была опубликована на польском лишь в XX столетии, да и то всего дважды. Таким образом, диаметральное расхождение традиций наступает уже в средней школе, и Войтыла позднее очень остро ощутил эту пропасть.
Польский романтизм вырос на почве католичества. В отличие от многих западноевропейских романтиков, мечтавших о новой эпохе без монархии и церкви, польские именно в христианстве усматривали основу национальной культуры. Войтыла крепко усвоил этот тезис: став понтификом, он будет рьяно отстаивать его, но уже в отношении всей европейской цивилизации.
* * *
В последних классах гимназии Кароль начал писать стихи на темы местных легенд. Источником его вдохновения явилось творчество жившего вблизи Вадовиц поэта Эмиля Зегадловича – католического мистика и певца Бескидских гор. Зегадлович был самой выдающейся фигурой среди вадовицких литераторов. Городской совет удостоил его звания почетного жителя. В 1933 году драмкружок Католического дома с участием Войтылы разыграл в честь 25-летия его творческой деятельности спектакль по мотивам «Свентоянской песни о собутке» Яна Кохановского. Пару лет спустя Войтыла нанес визит Зегадловичу, приглашенный своим преподавателем польского Форысем, который дружил с поэтом. Зегадлович сурово высказался о стихотворных опытах гимназиста: «Слишком театрально»[58].
Но куда больше, чем эта характеристика, Войтылу уязвила внезапная перемена взглядов поэта. В повести «Кошмары» Зегадлович настолько мрачно описал жизнь в Вадовицах и так беспощадно прошелся по церкви, что городской совет лишил его звания почетного гражданина. Но тому и этого было мало. К возмущению земляков он связался с коммунистической газетой, которая была вскоре закрыта властями, и таким образом из мистиков перековался чуть ли не в революционера.
Леваки – однокурсники Войтылы в Ягеллонском университете – были в восторге от такого поворота Зегадловича, но для Кароля этот шаг заслуженного писателя стал доказательством, что прежний мистический дух его являлся лишь декорацией. «Кошмары» он воспринял как антиклерикальный и порнографический пасквиль на Вадовице, а свои творения расценивал теперь как полемику с Зегадловичем, чье творчество атаковал без пощады, придираясь буквально ко всему[59].
К этому времени у него появился новый властитель дум – Мечислав Котлярчик, основатель Всеобщего любительского театра в Вадовицах. Котлярчик, как и Войтыла, сочетал страсть к театру с глубокой верой. Спектакль для него был сродни молитве или проповеди, а главное действие разыгрывалось не снаружи, а внутри, в душе актера. Ярый противник зрелищности, упор Котлярчик делал на постановку голоса и интонацию. Для своего театра он выбирал главным образом классический репертуар. Котлярчик поддерживал контакт с крупнейшим польским актером того времени Юлиушем Остервой и мечтал поехать в Москву, чтобы учиться у Станиславского.
