— Какой… ответ? — опомнившись, переспросила она.
— Отпечатки. У них нет отпечатков, знаешь? Вот тебе ответ, как их отличить. Раньше можно было на глаз. По лицу, движениям, разговору. А в последнем поколении только это и осталось.
— Вы… ты… ты проверял, человек я или нет? — возмутилась Агата.
— Посмотри на них. Посмотри вокруг. Агата послушно огляделась.
На скамейке напротив сидел старик — аккуратная белая бородка, загорелое доброе лицо. Он читал книгу, но иногда отводил экран в сторону и смотрел с весёлым прищуром на чирикающую серую птаху на ближайшем дереве.
На следующей скамейке, шагов через двадцать, обнималась парочка. По аллее девушка медленно катила летящую колыбель, одной рукой придерживала платформу, другой — поправляла солнечный козырёк и, наклоняясь, напевала что-то нежное в тихий кружевной сумрак.
— Что? — изумилась Агата. — Что, они все…
— Я их всех чую, — сообщил незнакомец, быстро тронув пальцем кончик острого веснушчатого носа. — Научился. Ну почти всех. Последних уже почти не отличить.
— А зачем…
Агата ошарашенно переводила взгляд. Девушка с коляской, старик, парочка. Зачем?…
— Спроси у тех, кто их сделал.
Его звали Овод. Он умещался в эту колючую кусачую кличку целиком и полностью, с неприветливыми металлическими глазами, острым подозрительным взглядом, обманчиво неторопливыми, но на самом деле стремительными движениями.
— Сама идея оказалась гнилой. Заместители. Не помощники, а заместители. Чуешь разницу?
Он опять тронул кончик носа, будто предлагая Агате по запаху определить спрятанный в словах смысл.
— Я читала, как всё начиналось, — кивнула она.
— Чушь! Уже всё вычистили. Из общей сети — точно. Историю пишут победители, слыхала?
— А они что, победители? — дрогнув, спросила Агата.
— Кто же ещё? Знаешь, сколько сейчас осталось живых людей?
— Нет.
— Вот и я — нет, — от его взгляда Агате стало холодно. — Мало, очень мало. Может, вот только я и ты, а?
— Как…
— Заместители. Сперва их делали просто так. Мы так всегда — сперва что-то изобретём, а потом думаем о последствиях. Вот, скажем, водородная бомба… Или эти ИО. Тоже бомба. Персональная, для каждого. Искушение. Не решить проблему, а переложить её на заместителя. Сперва заменить себя самого, скажем, на нелюбимой работе. В гостях, куда не хочется, но надо идти, чтобы не обидеть родственников. Знаешь, что десять лет назад было целое движение о сохранении прав оригиналов при использовании ИО на рабочих контрактах владельцев? А знаешь, что потом началась официальная мода на спутников-ИО? Считалось неприличным, ну как бы нестатусным, если твой друг, подруга, муж, жена — просто человек. И потом, это так здорово, когда ты, наконец, можешь запрограммировать в спутнике именно те черты, которые тебе нужны для счастья…
— Моя тётя…
— Что?
— Моя тётя с ним счастлива. Кажется. Он и правда хороший…
— Вот. Об этом я и говорю. Победители. Чуешь? И знаешь, когда-нибудь они ещё перепишут историю так, что людям в ней просто не останется места…
— Почему ты так долго не отвечал? — спросила Агата, сдерживаясь, чтобы не расплакаться.
— Что случилось?
— Моя тётя…
— Да?
— И мальчик с нижнего этажа, который гуляет с собакой. И…
— А я говорил.
— Что мне делать?
— Знаешь, — Овод смотрел на Агату внимательно и осторожно, будто боялся сказать ей что-нибудь не то. — Я подумал, может, всё так и должно быть.
— Что?
— Они ведь победители, да? Может, так и надо? Ведь ты, девочка с Марса, знаешь, что было раньше? Преступность, коррупция, воровство, убийства, болезни, нищета. Где-то больше, где-то меньше, но всегда оставались. Знаешь, почему, когда наши писатели пытались придумать светлое будущее, получались невозможные утопии? Почему, когда идеалисты пытались светлое будущее построить, получался мрак и ужас?
— Почему?
— Потому что для идеального будущего нужен идеальный человек. И вот теперь — в них заложили самое лучшее. Физическое совершенство. Верность, честность, преданность. Запрет насилия. Стремление помочь другому. Тебе ведь нравится мир сейчас? Гармоничный, прекрасный, совершенный. Нет убийств, преступлений, не уничтожаются леса и животные, не загрязняется вода. Может быть, это была наша задача? Создать совершенное существо? А теперь нам неловко, страшно, неуютно рядом с ними — потому что мы чувствуем свою ущербность. Свою слабость, уродство. Может, поэтому мы уходим один за другим? Потому что больше не нужны?
