Инженеры Сталина: Жизнь между техникой и террором в 1930-е годы - страница 4

. На передний план из-за социально-исторической статистики и дат снова должен выступить отдельный человек; на «скелет» нужно нарастить «мясо»^>{20}. Рудольф Фирхаус сформировал для этой сферы исследований понятие «жизненный мир»^>{21}. Исследовать мир инженеров — значит взглянуть на 1930-е гг. глазами этих современников избранной нами эпохи, попросить их рассказать о том, какой представлялась им окружающая обстановка, что их воодушевляло и из-за чего они страдали, какие их волновали надежды и страхи, чем они гордились и что презирали, чему придавали большое значение, а что считали несущественным, что хорошо сохраняли в памяти, а что «вытесняли» из нее. Их коллективный набор норм и ценностей, мировоззрение и жизненная философия, традиции и ритуалы, нравы и обычаи, поведенческие стереотипы и повседневные практики и понимаются нами как особая культура^>{22}. В центре данного исследования — «система коллективных смысловых конструкций», с помощью которых советские инженеры 1930-х гг. определяли явления современной им действительности, тот «комплекс общих представлений», благодаря которому они различали «важное и неважное, истинное и ложное, добро и зло, прекрасное и безобразное»^>{23}.

В данном исследовании рассматриваются главным образом четыре комплекса вопросов:

1). Если мы принимаем за отправную точку мысль о взаимодействии между понятиями, которые инженер составлял относительно окружающего мира, и данностями этого мира, то важно в первую очередь посмотреть, какие критерии предоставлялись в распоряжение инженера, какие популяризировались ценности и какое ему прививалось миропонимание. Способы интерпретации, предлагавшиеся в средствах массовой информации, речах партийных вождей, а также в кинофильмамх, романах и пьесах, играли существенную роль в формировании представления о мире и о самом себе у отдельных групп или индивидов^>{24}. Поэтому для начала мы выясним, какой образ инженера пропагандировался в тот или иной период: какими характерными свойствами должен был обладать новый технический специалист, чем он отличался от предшественника, получившего образование при царской власти, в каких отношениях находился с зарубежными коллегами и какие изменения претерпел этот идеал? Интересны не только качества, приписывавшиеся ему в трудовой деятельности, но и его предполагаемая роль в семье, на досуге, в обществе. Мы покажем, что подобные образцы действительно выполняли функцию катализатора и оказывали достаточно сильное воздействие на соответствующий круг лиц. Что же заимствовали инженеры, сознательно или бессознательно, из официально пропагандируемого образца, делая собственным идеалом, какие представления и требования они отвергали, насколько глубоко усваивали идеальный портрет инженера?

Под идеологией и пропагандой здесь понимаются конкретные, распространявшиеся по самым различным каналам образы, которые соответствовали линии партии.

2). Культурная история получила доступ в сферу исследования сталинизма еще и потому, что от нее ожидают новых ответов на вечный вопрос: что заставляло отдельных людей и целые группы следовать за коммунистической партией и участвовать в строительстве СССР? Ревизионисты отвергли убеждение «тоталитаристов», будто их вынуждали к этому только террор и насилие. Фицпатрик, в частности, высказала мысль, что история не только делается «сверху», но и вдохновляется «снизу»^>{25}. Мотивом, побуждавшим молодых инженеров поддерживать новое государство, она назвала социальную мобильность — невероятный взлет бедных, необразованных рабочих, которые превращались в ученых и уважаемых инженеров, хозяйственных руководителей и сотрудников наркоматов^>{26}. Вера Данхем, кроме того, сформулировала понятие «большая сделка»: партия обеспечивала благосостояние и комфорт и тем самым покупала себе лояльность и преданность^>{27}. Это результаты работ социально-исторического характера, теперь же идет поиск ответов, опирающихся не только на основные человеческие потребности^>{28}. Стивен Коткин одним из первых стал претендовать на то, чтобы описывать сталинизм как «набор ценностей, социальную идентичность, образ жизни», проливая, таким образом, новый свет на истоки поведения homo sovieticus