– Полностью присоединяюсь к мнению его величества, – сказал я, внимательно оглядывая зал из-за зеркальных очков, – то есть считаю, что право голоса по этому вопросу имеют только готовые на жертвы. Так как все присутствующие здесь свой голос так или иначе уже подали… в общем, хочу немного заострить ваше внимание на том, что его величество сказал «жертва». А не подачка! Когда человек во имя общего дела рискует жизнью – это жертва. Когда отдает состояние – тоже. А когда… в общем, надеюсь, что вы меня поняли. Еще хочу добавить, что безгрешных людей я здесь не вижу. Да, так уж сложилось, что в обычных условиях наша юстиция часто закрывает глаза на мелкие нарушения – мол, строгость российских законов компенсируется необязательностью их исполнения. Но со вчерашнего дня условия стали необычными. Напротив столика для записи добровольцев стоит еще один, для приема пожертвований. Благодарю за внимание.
Интерьер при выходе был чуть богаче описанного мной – в конце прохода между двух столиков стоял комиссар из следственного отдела, а за ним – десяток конвойных. Когда первый из покинувших зал попытался проскочить напрямую, его вежливо взяли под локоток и объявили:
– Господин Челноков? Вам предъявляется обвинение по статьям пятьдесят восемь, сто тринадцать и сто четырнадцать уголовного кодекса. Мера пресечения – арест. Простите, но у вас еще будет время выговориться, однако сейчас ваши слова неуместны. Увести.
После этого других желающих проскочить на улицу с ходу не появилось.
– Как там у Булгакова было, – усмехнулся Гоша, – в очередь, сукины дети, в очередь! Интересно, хоть один пройдет через правый столик?
– Самому интересно… опа, смотри, записывается! Да кто же это такой? Вот те раз – Пуришкевич… Неужели наворовал столько, что лучше на фронт, чем отдать? Вроде про него у меня таких сведений нет, хотя, может, в этом и есть недоработка. Или решил действительно повоевать, в силу врожденного авантюризма и в целях обретения политического капитала? Ладно, будем посмотреть. В любом случае хочу надеяться, что нам удастся поломать отвратную традицию, согласно которой к войне призывают одни люди, а в окопах потом оказываются совсем другие.
– Небось вопль поднимется, что мы опять взялись душить свободу слова, – заметил Гоша, когда очередь из зала уже уменьшилась почти наполовину.
– А то он без этого не поднялся бы, – усмехнулся я, – но зато теперь думающие люди наверняка все прекрасно поняли. Есть у нас самая настоящая свобода слова! То есть вопить можно что хочешь, главное, потом не забыть оплатить это дело. Кстати, надо подумать, как намекнуть, что по предоплате оно обойдется дешевле.
Противник действовал примерно так, как мы и предполагали, – то есть сразу организовал блокаду Черногории с трех сторон. С севера австрийские войска в Боснии подошли к самой границе. С запада имелась Сербия, и до того относившаяся к соседу не лучшим образом, а после австрийского ультиматума и вовсе закрывшая границу. С моря никого не пускали английская эскадра и немного уступающий ей по численности австрийский флот. Пока оставался южный участок, и именно тут мы ждали активности противника – как только оный противник высадит войска в Албании, Черногория будет окружена полностью. То, что при этом придется нарушить чей-то там нейтралитет, Англию не волновало вовсе, а Австрию настолько мало, что этого можно было не принимать во внимание.
Эта война началась так же, как русско-японская в нашей реальности – то есть с подвига крейсера «Варяг». Он отважно выскочил навстречу противнику и открыл суматошную пальбу в сторону английских кораблей. Получив в ответ не то два, не то три попадания, «Варяг» развернулся и на всех парах кинулся в Бар. При попытке его догнать на минах подорвались легкий крейсер и миноносец, причем последний сразу утонул. Несмотря на плач капитана «Варяга» Руднева, о том, что его старая посудина не способна развить больше двенадцати узлов, на завершающей фазе боя она ухитрилась разогнаться чуть ли не до двадцати. Потом все было очень трогательно – играл оркестр, экипаж стоял с непокрытыми головами, «Варяг» красиво тонул у пирса. Англичане тем временем начали пытаться тралить минное заграждение. Однако, несмотря на гадостную погоду, Михаил все же поднял эскадрилью «Бобиков», которая быстро внесла коррективы в планы противника – потеряв два тральщика, враг решил повременить. Английская же авиация по такой погоде не могла летать вовсе.
