Данное действо проходило на три месяца позже, чем в нашей истории, и не в Лондоне, а в Амстердаме – это было связано с тем, что там моим службам было существенно проще работать. Двухэтажный дом в конце Царпетерстраат был снят заранее, потому как оборудование помещений микрофонами и прочим требовало определенного времени. Заседания съезда проходили в большом холле, а жили делегаты тут же, в комнатах второго этажа. Первый занимали апартаменты домовладельца, в данный момент за наш счет отдыхающего в Ницце, и комнаты обслуги.
Как и положено, съезд начался с избрания Ильича председателем. После чего свежеизбранный тут же толкнул сорокаминутную речь, клеймящую меньшевиков за раскол в партии – они даже не приезжали сюда, а сразу учинили альтернативное действо в Швейцарии, обозвав его «конференцией».
По не зависящим от него обстоятельствам Красин не смог приехать в Амстердам, но зато вместо него там был молодой, но подающий большие надежды «чудесный грузин», то есть товарищ Коба. Ему и было предоставлено следующее слово, для доклада о деятельности партийных ячеек Закавказья. Задача у него была не очень легкой – потому как по факту имел место быть натуральный разгром, нефтеприиски – это не Иваново, и терпеть там всякую вооруженную оппозицию я был категорически не согласен. Правда, небольшая часть осталась на свободе – просто потому, что их руководители сделали правильные выводы из бесед с представителями шестого отдела.
Будущий товарищ Сталин поведал делегатам, что революционная борьба в Закавказье имела большие успехи, но, к сожалению, достигнутые слишком дорогой ценой. В настоящее время происходит спад революционной активности масс, вынужден был признать докладчик. Дальше он подчеркнул, что, по его мнению, в условиях империализма, имеющего откровенно международный характер, ограничение деятельности партии одной страной является неправильным.
В этом месте кто-то, кажется Глебов, неорганизованно вякнул с места что-то о Втором интернационале, но тут же заткнулся под укоризненным взглядом Анны Лапшинской – секретаря, ближайшей помощницы и вообще подруги Ленина. Многие в партии уже уяснили, что ссориться с этой милой и улыбчивой девушкой очень вредно для самочувствия.
– Второй интернационал есть чисто совещательный орган, что не отвечает задачам текущего момента, – отреагировал докладчик. – Кроме того, наметившаяся в последнее время тенденция к соглашательству ставит под очень серьезное сомнение будущее этой организации. Нужен новый интернационал – свободный от любых признаков соглашательства, стоящий на коммунистической платформе и имеющий четкую организацию. Вношу это на рассмотрение съезда, – закончил докладчик.
Потом начался бардак. Богданов вдруг потребовал отчета – откуда взялись деньги?
– Из Тифлисского и Московского промышленного банков, – ответил чистую правду Коба. Действительно, именно там он их и получал. Последовавшее за этим объяснением требование подробностей он отмел как не соответствующее азам конспирации, но предложил почтить память погибшего в борьбе товарища Камо минутой молчания. Депутаты помолчали, осмысливая ситуацию, но потом снова возбудились. Луначарский с Воровским, перебивая друг друга, начали вдруг интересоваться судьбой батумского полицмейстера (если лицо, сидящее на такой должности, крутит шашни с анархистами, медицина тут бессильна, считал я, ну и отдал соответствующий приказ), каких-то присяжных поверенных из Баку… – Наша партия всегда была против индивидуального террора! – возмущенно подытожил Луначарский.
Так в чем вопрос, подумал я, вас же двое, так что в полном соответствии с устремлениями партии вот лично к вам применим массовый – ибо не фиг лезть не в свое дело. Вообще, надо заметить, до должного единства в партии было еще ой как далеко.
Потом, минут через десять, народ утихомирился, и Богданов зачитал свой доклад об отношении к политике правительства и участии партии в работе легальных выборных органов типа Собора. По его словам, выходило, что текущая политика российских властей есть результат их испуга перед революцией, чем надо пользоваться. То есть как можно активнее участвовать в легальной политической борьбе. Интеллигент, он и есть интеллигент, подумал я. Ильич, судя по записи, подумал то же самое, потому что взял слово и объяснил, что упомянутая политика чрезвычайно опасна своей умной реакционностью, она призвана направить энергию масс в сторону от революционного пути, и задача большевиков – в неуклонном разъяснении этого трудящимся. Участие в любых выборных органах, кроме Собора, недопустимо. А этот Собор надо использовать исключительно как трибуну для революционной агитации. Выводы же и предложения товарища Богданова есть оппортунизм в чистом виде.
