Теперь она лежала здесь. Твердая. Мертвая. Кая стиснула зубы и протянула руку, а потом откинула простыню…
Мир вокруг содрогнулся от грохота, и чьи-то сильные руки бросили ее на землю.
– Уходим! Уходим!
Она накрыла Марту собой, ничего не понимая, дрожа всем телом.
– Нет! Я не могу ее так оставить! Нет!
– Прекрати! Возьми себя в руки!
Пощечина на миг оглушила ее. Земля у ног Шоу взорвалась фонтанчиком брызг.
– Ложись!
Марта ускользала из ее рук, и Кая потянулась к ней, загребая свежие комья земли…
И проснулась.
За окном занимался рассвет – серый, безжизненный. Солнечные лучи, редкие, прозрачные, с видимым трудом пробивались сквозь снежную завесу. Стекло было изрезано узорами. Печь под Каей почти совсем остыла, и от губ в воздух поднималось легкое облачко пара. Дрожа, она плотнее закуталась в куртку и одеяло.
Прошло почти два месяца с тех пор, как она покинула Красный город, а этот сон не оставлял ее в покое. Он всегда заканчивался одинаково. Ей не удавалось отогнуть край простыни. Никогда не удавалось увидеть лицо Марты. И никогда не удавалось до нее дотянуться.
Наверное, когда-нибудь она смирится и решит, что это к лучшему. Не помнить лицо Марты мертвым – значило хранить ее в сердце живой. Обманывая себя, можно верить в то, что где-то далеко Марта продолжает краснеть и заикаться, рассказывая кому-то о Шиповнике, носить свой зеленый платок, пить обжигающе горячий чай. Когда-нибудь Кая точно с этим смирится… Но еще не теперь.
Некоторое время она ждала, пока успокоится сердцебиение. Отросшие рыжие волосы неприятно липли к вспотевшей шее. Кая отбросила одеяло и как будто в ледяную воду нырнула. Зуб на зуб не попадал от холода, и пол показался холодным как лед, даже через толстые носки. Стуча зубами, Кая влезла в сапоги, утонула в рукавах слишком большой и тяжелой куртки.
Она подошла к жестяному умывальнику, нажала на язычок ладонью. Воды не было, хотя еще вчера она топила снег. Кая приподняла крышку: в чаше умывальника подтаивала глыба льда.
В поленнице у печной заслонки оставалось не так много дров, но она все равно скормила пару пахучих брусков пламени, протянула к теплу озябшие покрасневшие пальцы. Пошмыгала носом, с тревогой прислушиваясь к ощущениям. Трое из группы недавно слегли с простудой, и теперь больше всего она боялась заболеть. Лекарств не хватало, не было даже трав для заваривания и припарок. Недоставало еды – и на скудных пайках больные и раненые поправлялись медленно. С приходом настоящих холодов они уже потеряли двоих.
– Ты проснулась? – На пороге стояла Шоу.
Как и многие гости Сандра, она так и не вернулась домой. Впрочем, все они уже мало думали о возвращении. Их занимали другие хлопоты.
– Угу.
– Отлично. – Шоу стряхнула с мехового капюшона целый сугроб прямо на пол и громко чихнула. – Проклятый холод. Не припомню такой холодной зимы с Великого хлада.
– Великий хлад?
– А. У нас так называют то, что творилось десять лет назад. Ты, наверно, ребенком была, не помнишь. Я в ту зиму как-то раз принесла домой пару десятков уток, не сделав ни единого выстрела.
– Как?..
– Вмерзли в лед.
Кая хмыкнула:
– Ну и история.
– Чистая правда. – Шоу белозубо улыбнулась, но посерьезнела. – Ты готова? Стерх не будет ждать.
– Готова. – Кая вздохнула. – Вода все равно замерзла. У тебя нет чего-нибудь поесть?
Шоу кивнула:
– Поедим по дороге. Или хочешь посмаковать сухари тут?
Кая застегнула куртку, опоясалась ножнами, сняла со стены свою пару снегоступов.
– Вы уверены, что хотите идти со мной? – пробормотала она, привязывая снегоступы к ногам. – В смысле… Он сказал, что готов говорить со мной один на один. Я боюсь, будут проблемы.
– Если пойдешь одна, проблемы точно будут, – мрачно заявила Шоу. – Нам нужна его помощь. Но, если он тебе навредит, от этого точно никто не выиграет.
– Я обещала зайти к Тоше…
– Кая! – Шоу покачала головой. – Не хочешь идти – просто скажи. К чему эти отговорки?..
– Я хочу идти. – Она понадеялась, что это прозвучало достаточно твердо. – Хочу. Я сделаю все… если это поможет.
Шоу коснулась ее руки – всего на мгновение.
– И мы все это ценим. Зайдешь к Тоше, когда вернемся. Мы вернемся.
