Утонувшее в застиранной больничной пижаме, плоское, как из-под асфальтового катка, тело у существа как бы отсутствовало.
Хихикнув и припадая на ногу, оно выволоклось за дверь. К моей досаде, закрыв её за собой.
Вообще терпеть не могу хихикающих людей. Существо, несомненно, было больным человеком. Злиться на него у меня не имелось никаких оснований.. Я вспомнил, как оно с утра до вечера моталось по чужим палатам и коридору, так и липло к любой группке больных или врачей, бесцеремонно пытаясь найти повод похихикать.
— А Лизы нет! — сообщило существо, всовывая голову в отворившуюся дверь. — У неё дежурство кончилось, хи-хи, уехала домой.
— Тогда попроси — пусть придёт та, кто её сменил.
— Никого ещё нет. А что надо?
— Снять капельницу. Скажи врачам, что я уже третий час, как рыба на крючке.
— Всего делов-то?! — Существо подошло, мгновенно выдернуло иглу из вены и откатило капельницу в сторону. — Нужна ватка, хи-хи, чтобы закрыть ранку.
— Ничего, — сказал я. Взяв со стоящей рядом тумбочки чистую бумажную салфетку, приложил к кровоточащей вене, согнул в локте затёкшую руку. — Спасибо. Кто ты? Как тебя зовут?
— Пичахча.
— Кто? Что за имя?
— Не знаю. Так меня кличут. Хи-хи. Раньше имела какое-то другое имя.
— Какое?
— Не помню.
— Так ты девушка?
— Нет. Женщина. Врачи говорят — женщина. Сказать, что было?
— Ну хорошо. Присядь тут с краешку и расскажи.
Она подсела на край кровати и, подхихикивая, принялась рассказывать свою историю. Чувствовалось — рассказывает не первый раз.
Выяснилось, она — беженка. Бежала с матерью из Азербайджана, из Сумгаита. Когда в конце концов добрались до Москвы, сняли комнату у какого-то пьяницы-таксиста. Мать устроилась работать в библиотеку. По субботам и воскресеньям подрабатывала продавщицей в хлебном киоске. Зимой простудилась, умерла. Хоронили её вскладчину работники библиотеки. Девочке тогда было тринадцать лет.
Через несколько дней таксист — хозяин комнаты поздно вечером вывел её на улицу, посадил в свою машину, отвёз в какой-то тёмный, пустынный двор, вплотную подъехал к кирпичной стене, чтобы она не смогла открыть дверь, ударил по голове, сорвал с неё трусики, спустил с себя брюки, сделал ей очень больно между ног. Потом отъехал в сторону, вышвырнул на снег и переехал её несколько раз.
Утром её нашли прохожие. Вызвали «скорую». В больнице оказалось — сломана нога, ребра, поражены почки… Хи-хи.
— Сколько лет назад это было? — спросил я, чувствуя, что больше не в силах выносить это хихиканье.
— Пять лет. А может, шесть. Не помню.
— И как мама называла, не помнишь?
— Нет. Теперь зовут Пичахча.
— Почему?
— Не знаю.
— А где живёшь?
— По больницам. Теперь здесь. Уже три года. Лечат. Кормят. У меня документов нет. Зав. отделением добрая. Правда?
— Правда.
Она продолжала хихикать. Но по впалой щеке сползала слеза.
Нужно было что-то сказать, что-то сделать…
Дверь в бокс широко отворилась. Вбежала новая дежурная медсестра.
— Больной! За вами сейчас привезут каталку. Отправитесь на второй этаж для ультразвукового обследования сердца.
Пятнадцать человек на сундук мертвеца
Дворники мотались по лобовому стеклу, сметая сочащуюся с неба морось. Наступил гнилой московский ноябрь. В расплывчатом свете вечерних фонарей вот-вот мог замелькать снег, предвещавший зиму с её заносами и гололедицей.
Я катил на своём инвалидном «запорожце» с ручным управлением. Катил в крайнем правом ряду, стараясь не мешать обгоняющим меня иномаркам и «жигулям». У остановок, забитых толпами возвращающихся с работы людей, приходилось ждать, пока отойдёт переполненный троллейбус или автобус и можно будет двинуться дальше.
Каждый раз, притормаживая, я боялся, что у «запорожца» опять заглохнет двигатель. Вообще последнее время у него вечно что-нибудь портилось, барахлило. Пользоваться машиной становилось опасно. Особенно ввиду наступающей зимы.
Так что пришлось поднакопить и подзанять денег, связаться по телефону с уже знакомым мне автослесарем — странноватым человеком, который работал в подземном гараже недалеко от Киевского вокзала. Сколько я помнил, прошлый раз этот сутулый умелец принял меня весенним утром, когда машин на улицах мало. А теперь велел приехать вечером в час пик, да ещё в такую мерзкую погоду.
