Мы ринулись туда. Звёзд уже не было видно. Валил снег.
Ярмарка прекращала работу. Под открытым небом за длинными рядами прилавков кое-где ещё стояли бабы в передниках, надетых поверх тулупов, доторговывали солёными огурцами и квашеной капустой из кадок.
Христо сейчас же принялся их рисовать.
А я подошёл ко входу в ангар. Несмотря на поздний час, ярмарочная столовая работала. Там тянулись накрытые клеёнкой столы, во всю длину уставленные дымящимися котлами, самоварами, мисками мочёных яблок и прочей заманчиво пахнувшей снедью, бутылками водки.
Я поспешил за своим другом. Еле оторвал от его занятия. Дрожащими от холода руками он запихнул в карман плаща толстый блокнот, угольный карандаш и вдохновенно двинулся за мной к ангару.
…Только расположились мы среди честного народа на скамье, только, ощутив блаженное тепло, распахнули наши одежды, только подбежал к нам наряженный а ля рюс один из разбитных официантов с перекинутым через руку узорчатым полотенцем, как сзади раздался голос:
— Ваши документы!
Милиционер и тот самый мужичок, который направил нас на ярмарку, стояли за нашими спинами.
У Христо были документы. А вот у меня не оказалось.
— Иностранцы? Пройдёмте в отделение. И нас повели в милицию.
— За что?! — спросил я старшего лейтенанта — начальника отделения, после того как мы были обысканы. — Отпустите! И извинитесь перед моим товарищем!
Христо не протестовал. Он с любопытством озирался. Особенно его тянуло заглянуть в соседнее помещение с открытой дверью, где виднелась железная клетка. Там на полу спали вповалку какие-то люди.
Старший лейтенант вдумчиво листал лежащий перед ним на столе блокнот.
— Рисуете советских людей черным цветом… Какие-то убогие старухи… Даже передники у продавщиц испачканы черным. Очерняете! Вырядились в кожаные куртки, бархатные штаны. У одного вообще нет документов. Кто вы такой?
Я продиктовал ему номер телефона родных, назвал номер своего райотдела милиции.
Пока он звонил туда и сюда, Христо неожиданно взял со стола блокнот и тем же угольным карандашом набросал на чистой странице несколько карикатурную, но вполне сходную с оригиналом физиономию старшего лейтенанта. Тот вскочил со стула и взглянул… и засмеялся.
Это решило исход дела. Нас отпустили. Выдранный из блокнота набросок остался начальнику отделения на память.
Вышли в метельную круговерть. Было уже без четверти одиннадцать.
— Христо, извини! Ты не представляешь, как нам повезло.
— Не бери в голову, — перебил меня Христо. — Он исполняет свою работу. Но я могу умереть от голода, не доеду до Москвы. Неужели здесь нет ресторана?
Оказалось, есть. Единственный ресторан, помещающийся на нижнем этаже перекошенной набок двухэтажной бревенчатой гостиницы, построенной наискось от лавры, видимо, ещё в былинные времена.
Ресторан работал! Мало того, наверху можно было снять номер на ночь. Что мы и сделали. Поднялись в натопленную комнатёнку, разделись, умылись. И сошли по скрипучей лестнице в залец ресторана. Уселись за свободный столик.
Посетителей осталось совсем мало. Несколько местных подвыпивших компаний тупо воззрились на нас.
Подошла полная, невысокая официантка в валенках, зато в кружевном кокошнике. Здесь было даже меню с вполне пристойным ассортиментом. Мы заказали графинчик водки, по порции маринованных маслят, гуляша, блинов и сыра к чаю.
Пьяницы продолжали таращиться.
— Какие лица! — восхитился Христо. Он вздумал подняться наверх за своим блокнотом.
— Угу. Таких у Рембрандта точно не было, — остановил я его. — Здесь это может кончиться скандалом.
Официантка принесла на подносе заказанное. На вид ей было под пятьдесят, лицо усталое. Переставляя тарелки на стол, женщина с любопытством поглядывала на моего гиганта, на его непомерно огромные усы. Когда она отошла и мы накинулись на свой ужин, из-за портьеры, прикрывающей вход на кухню, начали выглядывать головы других официанток в кокошниках и даже поварихи в белом колпаке.
Пьяницы, к моему облегчению, стали уходить. Мы остались одни.
Мягко ступая в своих валенках, официантка принесла счёт. Расплатились. Но она продолжала переминаться у стола.
