Он живёт в городке на берегу африканского побережья Средиземного моря. Испаряющаяся влага соляных промыслов с утра накрывает городок удушливой дымкой. В шесть утра этот большой человек в майке и потрёпанных джинсах седлает мопед и выезжает на шоссе мимо сверкающих на солнце соляных гор, где уже копошатся экскаваторы, мимо системы лиманов, где соль пока только выпаривается.
Шоссе чёрное, бархатистое, построенное бывшими колонизаторами-французами. Мчать по нему — одно удовольствие. Другого транспорта почти нет.
Справа постепенно появляются финиковые пальмы, цветущие кусты гибискуса. Слева серебрятся рельсы единственной в стране железной дороги. Изредка по ним проносится поезд, составленный из списанных вагонов парижского метро, набитый людьми, едущими на работу в столицу страны.
А он через пять километров пути сворачивает в проезд, полускрытый среди густой растительности. Охранник, не покидая стеклянной будки, приоткрывает автоматические сетчатые ворота, и он въезжает в огромный тенистый парк, едет по аккуратной дорожке мимо садовника, поливающего из шланга подножия пальм и кусты роз, подкаты вает к одному из крыльев отделанного золотистым мрамором дворца. Здесь его уже ждёт сменщик — усатый Ахмед, он же Рафаэль. Они молча кивают друг другу. Ахмед садится на тот же мопед, чтобы вернуться в город после недельной вахты.
А большой человек в майке и потрёпанных джинсах проходит сумрачным коридором мимо служебных помещений, отворяет своим ключом дверь комнатёнки, где помещаются узкая койка, шкаф, стол, стул и настенное зеркало над рукомойником.
Большой человек снимает майку, тщательно умывается. Затем отворяет дверцу шкафа, снимает две вешалки: одну с ослепительно белыми рубашками, вторую — со строгим черным костюмом. Достаёт с верхней полки чёрный галстук-бабочку и одёжную щётку, с нижней — чёрные лакированные полуботинки с вложенными в них чистыми носками.
Рубашки и носки регулярно стирает и отглаживает ему за плату местная горничная.
Он тщательно переодевается, придирчиво оглядывает себя в зеркало, смахивает щёткой пылинки с пиджака и брюк. Напоследок снова бросает взгляд в зеркало и выходит, заперев дверь.
Пройдя дальше по коридору, он появляется из другого выхода совсем иным человеком. Теперь это статный, благообразный господин с галстуком-бабочкой, каких можно видеть на приёмах в высшем обществе. Если дома его зовут Салим, то здесь он — Амедео.
Вот он подходит за подносом к укрытому под разноцветным тентом бару с полукруглой стойкой, расположенному у входа в ресторан. Там уже завтракает разноязычное население туристского отеля — любители ранних купаний.
Остальные только проснулись, тянутся гуськом в шортах и панамках кормиться.
— Чао, Амедео! — слышится, когда они проходят мимо. — Амедео, бон жур! Гутен морген, Амедео!
Этот пятидесятилетний человек приветливо кивает всем. Он знает, что обаятелен, что итальянское имя Амедео звучит для них, как волшебная музыка.
За годы работы в отеле он выучился немного говорить по-итальянски, по-французски, по-немецки. Даже на русском знает несколько фраз: «Хорошая погода», «Доброе утро» и «Желаю удачи».
Теперь с утра до вечера он будет разносить из бара заказанные туристами прохладительные напитки и кофе.
Величественно проходит он с высоко поднятым на руке черным подносом, уставленным напитками. Невозмутимо вышагивает повсюду, мелькая черным силуэтом то среди пляжных зонтиков и лежаков с распаренными телами, то в сквозной тени зелени, где расположились в шезлонгах боящиеся солнца.
Часто заказы поступают из номеров.
Плату за прохладительные напитки, пиво и мороженое он отдаёт хозяину. Чаевые ничтожны. Но не ради этих чаевых он здесь работает.
