Длинная жердь с запавшими глазами, она иногда часами стояла рядом с сыном, обняв его за плечи. Они молча смотрели в окно.
Что они там видели?
Меня это так заинтересовало, что как-то, когда их не было, я встал у этого окна и уставился сквозь мутное стекло.
Стена была, как стена. Ни неба, ни двора за ней не было видно. Облупившаяся, в ржавых подтёках. Казалось, если открыть окно и вытянуть руку, до неё можно дотронуться.
Но это окно никто никогда не открывал и не мыл. Коммуналка жила своей жизнью. Соседи занимали друг другу деньги, то ходили друг к другу в гости, то ссорились. Дети раскатывали по коридору на трёхколёсных велосипедах, на самокатах.
Мальчик безучастно стоял у окна.
Все чаще я ловил себя на том, что думаю о нём, пытаюсь разгадать эту загадку.
Его мать старалась появляться на кухне, когда там никого не было. Изредка я видел, как она стремительно вылетает оттуда, неся сковородку, на которой шипит жареная картошка.
Однажды, когда она заходила в их комнату, я успел увидеть две жалкие раскладушки, покрытый газетой столик.
Шло время. Мальчик все стоял у окна. Один. Или вместе с матерью.
В конце концов я подошёл, спросил:
— Марки собираешь?
Он неприязненно оглянулся, ответил:
— Нет.
И опять уставился на стену.
Но настал зимний день, когда все как будто изменилось. Мальчик перестал стоять у окна.
У них появился мужчина. Высокий седой человек в телогрейке, ватных брюках и валенках. Я видел, как он принёс на спине мешок картошки да ещё огромную авоську яблок.
Примерно недели через две он исчез.
Мальчик опять возник у окна. Я снова подошёл.
— Это был твой папа? Откуда он приехал? Куда уехал? Мальчик, не глядя на меня, вымолвил:
— Магадан.
…С тех пор, как памятник тому времени, он всё продолжает стоять в моей памяти.
1.
В конце января арестовали моих друзей-диссидентов. Сначала жену, потом её мужа.
За месяц до этого события снежным январским утром муж внезапно привёз ко мне домой несколько папок с какими-то бумагами, попросил спрятать.
Куда я мог их спрятать в городской квартире? Залез по стремянке на антресоли, засунул под груду собственных неопубликованных рукописей.
Теперь, после ареста друзей, я полагал, что следователи начнут вызывать меня на допросы, а то и явятся с обыском. Нужно было бы хоть на время покинуть Москву, тем более что меня здесь ничто не держало.
И тут как-то вечером позвонил давний знакомый профессор-хирург, жену которого я когда-то избавил от камней в почках.
— Слушай, ведь ты бывал в (он назвал столицу одной из среднеазиатских республик). Не можешь ли срочно слетать туда? Там какой-то пациент — большой человек — мается от камней, отказывается от операции. Тебя там встретят, оплатят поездку и все такое.
Прежде чем согласиться, я всё-таки счёл нужным поехать в Пушкино к отцу Александру Меню за благословением. Полтора года назад он крестил меня, был в курсе всех моих дел.
Дивился вместе со мной тому, что мне удаётся исцелять людей. Сам присылал больных из нашего прихода.
— Езжайте! Сколько вам нужно времени на этого пациента?
— Дня два.
— Задержитесь подольше. Хотя бы на неделю.
Он благословил меня, поцеловал.
Было утро первого марта, когда я приехал в аэропорт Домодедово.
И тут же узнал, что мой рейс откладывается на неопределённое время из-за неприбытия самолёта.
Тогда, в семидесятые годы, аэропорт Домодедово был тесен, необустроен, и сотни, если не тысячи, бедолаг-пассажиров томились там в ожидании своих рейсов. Вот и я затерялся в лабиринтах спящих на полу людей, чемоданов, узлов, корзин, плачущих детей.
Наступил вечер. На улице была промозглая слякоть. Шёл снег.
Свободного кресла, чтобы дать отдохнуть усталым ногам, было не отыскать. Иногда я поднимался по грязной лестнице на второй этаж встать в длинную очередь к стойке буфета и выпить стакан омерзительно липкого кофе из титана и сжевать бутерброд с сыром.
Эта морока и коловращенье масс тянулись до одиннадцати часов вечера, когда наконец была объявлена посадка на мой рейс.
Со своей перекинутой на ремне через плечо дорожной сумкой поднимался по надоевшей лестнице, чтобы пройти в «накопитель». Меня обогнал какой-то человек с атташе-кейсом. И обернулся. Мы столкнулись взглядами.
