Какие еще были предметы?
Еще было «актерское мастерство» — работа на площадке. Мы спектакли делали, играли роли. Это было абсолютно мучительным для меня.
Кого вы играли, можете вспомнить?
Даже не буду говорить. Это все было смешно и, по-моему, нехорошо. И та методика оказалась скорее насилием надо мной, чем развитием моим.
Но пользу принесла!
Пользу принесло не это, а техника речи. Она помогла мне взять себя в руки и услышать себя со стороны, понять, в чем вообще логика артистического звука. И еще литература — зарубежная, русская. Зарубежную у нас читал Бахмутский[7], русскую — Звонникова Лидия Александровна, которая потом сыграла огромную роль при работе с Платоновым, она же познакомила меня с Юрой Арабовым. История музыки, сценическое движение — вот эти профессиональные, в каком-то смысле прикладные науки шаг за шагом освобождали меня от меня самого. А может, на моих руинах или на моем фундаменте создавали нового человека.
А специальность на вас не оказала такого влияния?
Нет. Уходя из института, я защищался той работой, которая была снята до института.
«Лето Марии Войновой»?
Да. Понимаете, я был связан с реальной жизнью и реальным производством. Все же я прошел спортивное и художественное телевидение, документальное кино, сам руководил съемочной группой, сам уезжал в экспедиции на съемки… То, чему ребят во ВГИКе только учили. И монтажу учили (а я уже целые фильмы сделал к тому времени)…
То есть вы были взрослее профессионально.
Да, хотя я был человеком совершенно неярким.
А почему у вас не было курсовых работ во ВГИКе? Как так получилось?
Ну, какие-то из горьковских фильмов были представлены как курсовые работы.
Так они же были сняты до ВГИКа?
Да-да.
Почему же вы не снимали именно во ВГИКе?
У меня не было такой необходимости, я просто уезжал на телевидение летом снимать, чтобы немножко подзаработать денег. Начинались каникулы, я сдавал досрочно сессию и отправлялся в Горький. Курсовые тогда снимали на втором, третьем, четвертом курсе. Ну, я показывал работы, которые сделал до этого. Они не вызывали у мастеров особого восторга, понимания… Но поскольку я человек уже профессионально сложившийся и они понимали, что меня не сломать, то времени на меня особенно не тратили. Но самое главное, что с нами может сделать просвещение или образование, — это развить, изменить нас. Учеба развивала и меняла меня. Очень сильно изменила. Появился какой-то другой человек. Я таким не был!
Это произошло именно во ВГИКе?
Да, там шла каждодневная работа, со мной занимались чтением поэзии, разбирали по вдоху-выдоху каждую фразу, смыслы, контексты, интонации… Это имело огромное значение.
Юрий Николаевич Арабов вспоминает, что еще до знакомства с ним у вас была репутация бунтаря. Вы произнесли какую-то очень эмоциональную речь на студенческом собрании.
Это было, да, и я ругаю себя за тот темперамент, для которого было, в общем-то, мало оснований… Мне вообще очень не нравилась обстановка в институте, не нравилось, что пьют… Студенты пили как алкоголики. Чудовищно пили в советский период во ВГИКе! Просто до безобразия. И некоторые известные сегодня имена мною были видены неоднократно в состоянии крайнего алкогольного разложения. Многие так и не выползли из ВГИКа, ничего не смогли сделать, другие стали амбициозными полупрофессионалами, особенно операторы. Они пили безбожно, изображая вот эту муку от того, что нет свободы, а сами просто элементарных вещей не умели и не хотели, были ленивыми и необразованными.
Юрий Арабов: «Пароход „Александр Сокуров“»
Опишите ваше знакомство с Сокуровым во ВГИКе. Вот к вам подходит молодой человек и говорит: «Здравствуйте, я Саша Сокуров»?
Нет, все было не так. Кстати, Сашей он себя никогда не назовет — он уже и тогда был Александр Николаевич. Я услышал его речь на партсобрании, и она была очень заводная и острая, критическая. Что он там говорил, абсолютно не помню. Но он завел ряд людей. Это был пассионарий (в отличие от меня, асоциального типа). Ну, я запомнил этого парня. А мне потом сказали: «Это легальный диссидент в нашем институте — Александр Сокуров». Позже нас познакомила Лидия Александровна Звонникова — наш преподаватель по литературе, филолог, кандидат наук. И я узнал в этом парне того «легального диссидента», которого я видел на этом партсобрании: небольшого роста, с большой головой и таким выразительным, русским лицом. Он старше меня, кончил горьковский универ и уже тогда обладал харизмой и людьми в институте, которые эту харизму «надували». Ему уже тогда посвящали стихотворения про то, как по Волге вскорости поплывет пароход «Александр Сокуров». Это 1979 год. Он мне дал этот текст и очень пытливо на меня посмотрел — вот как я отношусь к такому. Ну я, естественно, сказал: «Саша, ну это полный отстой, ну разве стоит ради этого работать!» Мы тогда были веселыми и много шутили, серьезно вообще не говорили. Все забавно было. Шутили обо всем: могли о порнографическом кино говорить… Самым серьезным было испытание меня на лояльность стихотворением «По Волге поплывет пароход» (
