В.: Вы не думали улучшить технику работы с магнитофоном, скажем, с помощью компьютера?
О.: Да, на компьютере подобное можно проделать. Один мой друг — Иен Соммервиль, программист, утверждает, что это реально, только очень сложно. Атак, компьютер, безусловно, выполнит «нарезку» любой степени сложности из того, что в него загрузить.
В.: Сами вы экспериментов не проводили?
О.: В некоторой степени проводил. Мистер Брайон Гайсин загрузил в компьютер кое-что из своих пермутированных стихов. Пять слов, если не ошибаюсь, выливаются в шестьдесят четыре страницы. Машина выдает все возможные комбинации.
В.: Что вы обычно записываете?
О.: В последнее время я ничего не записывал, слишком был занят линейными текстами. Но обычно собирал все подряд: звуки улицы, музыку, вечеринки, беседы…
В.: Что такого должно быть в музыке, которую вы используете?
О.: Музыка сама по себе невероятно важна. Весь мусульманский мир практически управляется посредством ее: в определенное время звучит определенная мелодия; музыкальная ассоциация — одна из мощнейших. Джон Кейдж и Эрл Браун в музыке продвинули метод «нарезки» куда дальше, чем я — в писательстве.
В.: У вас есть музыкальные предпочтения?
О.: Во многих моих записях, сделанных на улицах Марокко, звучит музыка. Ничего особенного в этом не вижу; просто записываешь музыку, которую хочешь слышать.
В.: Вам не кажется, что предубеждения по отношению к методу «нарезки» связаны со страхом по-настоящему проникнуть во время и пространство?
О.: Очень даже может быть. Слово — наряду со зрительными образами — один мощнейших инструментов контроля; это хорошо известно издателям газет, ведь в газетах есть и слова, и образы… Если начать их нарезать и склеивать в произвольном порядке, система контроля падет. Страх и предосудительность насаждаются диктатом, точно как Церковь внушала мирянам предубеждения против еретиков. Враждебное отношение к еретикам продиктовано церковниками, которые стремились удержать власть. «Нарезка» подрывает основу любого истеблишмента, и потому власти стараются культивировать среди публики боязнь, неприятие и высмеивание подобного метода творчества.
В.: Является ли способность «ясно видеть предмет перед собой» путем побега из окружающей нас тюрьмы образов?
О.: Определенно, да. Такой способностью обладают очень немногие, и подобных людей с каждым днем становится все меньше и меньше. Это происходит по одной причине: непрестанный поток образов отупляет. Вспомните: сотню лет назад образов было куда меньше; люди жили проще, в основном на фермах, и образы различали ясно, отчетливо. Непрерывная бомбардировка образами — реклама на борту грузовиков и легковушек, на экранах телевизоров и страницах газет — притупляет восприятие, перед глазами встает неисчезающая пелена, сквозь которую ничего не увидеть.
В.: Вы упомянули простые, ясные, отчетливые образы. Что вы подразумеваете под словом «ясно»?
О.: То, что между людьми и образом ничего нет. Фермер ясно видит свою корову. Дело не в привычности, а в том, что нечто, расположенное между вами и образом, не может быть увидено ясно. Я же говорю: непрерывный поток образов туманом окутывает все на свете. Мы будто бредем в дыму, не видя ни черта.
Фермер вовсе не отождествляет себя с коровой неким мистическим способом, однако ему известно, если с коровой что-то неладно. Он знает, как эту корову использовать в хозяйстве, как она вписывается в окружающую среду.
В.: Является ли то, что вы называете «призывом к сопротивлению», главнейшим элементом монтажа? Почему?
О.: Что ж, я бы сказал, это очень важная часть монтажа, потому как именно она разрушает главные инструменты диктата — слово и образ — и в какой-то мере нейтрализует их.
В.: Ваши книги исключительно понятны и прозрачны, но вы упомянули, будто хотите стать еще яснее. Согласуется ли поиск ясности с еще большими исследованиями бесконечных возможностей, предлагаемых вашими литературными методами?
О.: Говоря о ясности, обычно имеют в виду сюжет, связность, начало, середину и конец, логичность. Однако события и мысли людей не следуют по логической цепочке. Писателю, который надеется приблизиться к тому, что в действительности творится в голове и в теле персонажа, не следует ограничивать себя такой деспотичной структурой, как «логика». Джойса обвиняют в неясности, однако он показывал всего лишь один уровень мозговой активности: поток сознания. Думаю, возможно сконструировать многоуровневые события и прописать персонажей, которых читатель поймет всем своим существом.
