Интервью: Беседы с К. Родли - страница 10

Я наблюдал жизнь на сверхкрупных планах. На одном из них, например, слюна смешалась с кровью. Или общий план мирной природы. У меня было много друзей, но я любил оставаться один и смотреть, как насекомые копошатся в саду.

На картине «Тень скрюченной руки напротив моего дома» огромная рука тянется к дому. Смотришь — и возникает чувство, что за пределами дома — страшно.

Точно. Иногда пропорции на картинах странные, ну вроде жук больше дома. Это сплошное мучение. И я не один это ощущаю. Люди чувствуют, что снаружи дома — и, к сожалению, даже внутри в большинстве случаев — скапливаются проблемы, с которыми придется иметь дело. И самообман тут не поможет.

Расскажите про картину «Мама дома и она всерьез разозлилась». Тут снова фигура матери величиной с дом.

Обычно такими угрожающими видятся отцы. Почему у вас все-таки мать?

Ну... я не знаю... понятия не имею, то ли это связано с моими личными психологическими особенностями, то ли просто такая идея.

Вообще ваша живопись сильно напоминает мироощущение смертельно напуганного ребенка. И ваши ранние короткометражки «Алфавит» и «Бабушка», кажется, происходят из того же источника. Они не похожи на воспоминания о счастливом детстве.

Нет. Но мое собственное детство было идиллическим. Единственное, что меня в данном случае смущает, — масса психопатов утверждают то же самое. Поэтому я и спрашиваю сам себя: минуточку, а твое детство было на самом деле счастливым? И ответ крайне прост: да, очень. Оглядываясь назад, я могу назвать мои воспоминания очень светлыми. Я как-то раз читал стихотворение про страстное желание снова ощутить эйфорию забытых мечтаний детства. А оно и было как мечта, потому что мир был таким маленьким. Не припомню, чтобы я был в состоянии разглядеть больше, чем пару кварталов. И что осталось, когда эта пара домов перестала быть частью меня, — ноль! А эти дома были огромными.

В общем, все мелкие детали раздувались и выходили из берегов. Счастье заключалось в этом дворе, этом заборе или луче света на каком-нибудь предмете. Я мог часами сидеть в каком-нибудь тесном углу во дворе у дома. Иногда эти воспоминания вырываются наружу и я испытываю блаженство. В сознании ребенка все выглядит мирным и прекрасным. Самолеты медленно парят в небе. Резиновые уточки плавают в ванной. Трапезы, кажется, длятся все последние пять лет, а послеобеденный сон и вовсе бесконечен.

Вы сказали, что ваше детство напоминало сбывшуюся мечту. Как вы думаете, мы склонны домысливать свое прошлое?

Мы окрашиваем себя в наших воспоминаниях в радужный цвет. Мы представляем себе, как в прошлом ведем себя лучше, принимаем более удачные решения, лучше ладим с людьми и больше положенного ставим себе в заслугу. Мы приукрашиваем себя как ненормальные и можем потом двигаться вперед и продолжать жить. А правдивые воспоминания, скорее всего, просто вогнали бы нас в депрессию.

А тогда в какой степени мы вообще можем полагаться на собственную память?

Ну, как говорил Фред Мэдисон в фильме «Шоссе в никуда»: «Я предпочитаю помнить вещи по-своему». Любой из нас так и поступает, до определенной степени. Но большую часть дня мы проводим в грезах. Всегда можно сбежать из действительности внутрь своего сознания и проскользнуть в совершенно иной мир.

Учитывая, что вы так много заимствуете из прошлого в ваших работах, бывает ли вам иногда трудно приблизиться к воспоминаниям и событиям из детства ?

Ну, раз вы заговорили об их труднодоступности, то, наверное, да. Но иногда вы фокусируетесь на определенном месте, которое напоминает вам о чем-то, и тогда все эти вещи начинают проявляться. Но у меня был опыт моментальных вспышек, казавшихся воспоминаниями. Они сопровождались фантастическим ощущением счастья, но я абсолютно не в состоянии вспомнить, где именно это случилось. Чувство это было так реально, однако я не помню, когда все происходило. В сознании всплывали маленькие фрагменты, слишком крошечные, чтобы узнать за ними реально происходившие вещи.