Адам Майна совсем забыл про кофе, да и Петр-Амая не прикасался к чашке, захваченный рассказом старика.
— Я благодарил бога за то, что он послал мне такое счастье. Да и мои земляки уже привыкли к Линн, считали ее совсем своей, ибо в эскимосской одежде она ничем — ни речью, ни поведением — не отличалась от коренных иналикцев, если не считать внешности. Казалось, нашему счастью никогда не будет конца. И наша Атук-Мери росла, как растут наши дети. А на третью весну, ранним утром Линн разбудила меня на восходе солнца и твердым, решительным голосом объявила, что считает экспедицию законченной… Понимаете, Петр-Амая, так и сказала — экспедицию… И возвращается в свой университет… Оформление развода, расходы, связанные с этим, берет на себя. Сначала показалось мне, что это предутренний дурной сон. Но было слишком больно и жестоко, чтобы такое могло присниться. У меня даже не было слов уговаривать ее остаться — я слишком хорошо ее знал. Единственное, на что я решился: попросил оставить Атук-Мери. Но Линн была непреклонна. Мне было стыдно перед земляками, и я унизился и сделал вид, что жена уезжает ненадолго… Она улыбнулась и поцеловала меня, прощаясь вон там, у берега. Это был ее последний поцелуй. В душе моей все же теплилась слабая надежда, что Линн вернется с Атук-Мери. Но год шел за годом, а от нее не было даже письма. А потом вышла книга «Эскимосы Берингова пролива». Большая, красивая, обстоятельная книга, какой еще не было за всю историю изучения белыми нашего народа…
— Подождите, — заволновался Петр-Амая. — Я знаю эту книгу. Она даже есть в моей библиотеке!
— Она есть и у меня, — грустно сказал Адам Майна.
— Но автор, по-моему, мужчина…
— Она подписалась вымышленным именем — Ленни Адамс, — пояснил Адам Майна. — Не знаю, по каким соображениям она это сделала.
Старик замолк и отошел подогреть остывший кофе.
Он вернулся с горячим кофейником, наполнил свою и чашку гостя, уселся в кресло и стал смотреть в широкое окно на погружающийся в сумерки остров Ратманова.
Петр-Амая ждал продолжения рассказа, но Адам Майна молчал.
— И вы ее так больше и не видели?
— Она написала в своей книге, что мы — народ гордый, — глухо отозвался Адам Майна. — Я и не делал попыток увидеться ни с ней, ни со своей дочерью, хотя страшно тосковал. Линн Чамберс, известная в науке под именем Ленни Адамс, умерла четверть века назад, оставив после себя множество трудов о малых народах Арктики. Я слышал, что она работала и в Советском Союзе, изучала юкагиров. Но, по-моему, она так больше и не выходила замуж. Да и я не женился…
— А дочь? — с нетерпением спросил Петр-Амая.
— Атук-Мери покинула этот мир три года назад, не зная ничего обо мне, — тихо произнес Адам Майна и добавил. — Так, во всяком случае, мне кажется…
Пораженный рассказом старика, Петр-Амая так и не притрагивался к кофе, изредка вглядываясь с удивлением в лицо своего собеседника.
Какая-то мысль билась у него в голове, не давая возможности сосредоточиться, пока не прояснилась: Адам Майна рассказал обо всем этом, как бы предостерегая их — Петра-Амаю и Френсис.
Мелодично зазвенел вызов видеофона, засветился экран, и возникло лицо Френсис:
— Дед Адам! Я спускаюсь с плато!
— Будь осторожна, девочка! Уже темно!
— Да что вы, дед Адам! Будто я не знаю своего родного острова! — улыбнулась Френсис, взмахнула рукой и исчезла с экрана.
Старик и Петр-Амая вышли из домика, чтобы встретить Френсис. Перед уходом Адам Майна зажег сигнальный огонь на Крыше заново отремонтированного дома.
— Должно быть, страшно было оказаться под рухнувшей крышей? — спросил на ходу Петр-Амая.
— Невесело, — ответил Адам Майна. — Правда, когда очнулся, прежде подумал: еще не мое время. Мое время умирать еще не пришло. Когда приходит настоящая пора, человек чувствует…
— Как это? — не понял Петр-Амая.
— Этого, к сожалению, еще никто не рассказал, — улыбнулся в ответ Адам Майна. — Даже переживания тех, кто перенес так называемую клиническую смерть, и близко не подходят к тем переживаниям, которые испытывает умирающий по-настоящему человек, уходящий безо всякой надежды из жизни.
