— Ничего страшного, — ответил геолог. — Смещения горных пород нет. Небольшой сбой, оттого что немного запоздало поступление грунтовых вод. В этом году земля промерзла немного раньше обычного. А раньше такие сбои у вас бывали?
— Бывали, — ответил Иван Теин. — Но теперь, со строительством моста, все, что ни случается, подозрительно.
— Это верно, — согласился геолог. — Но в данном случае надо, как обычно, перейти на запасную скважину.
— Большое спасибо, — поблагодарил Иван Теин геологов.
Наступали ранние зимние сумерки.
Снегоходы, шурша полозьями, легко скользили по насту. Вечерняя заря разгоралась за Инчоунским мысом, высветляя клинообразный, круто обрывающийся тупым концом в Ледовитый океан скалистый выступ.
Новый Уэлен показался еще издали, а старый, заслоненный светом новых больших зданий и яркими огнями, оставался в тени, за покрытой льдом лагуной, у торосов, подступивших вплотную.
Снегоходы шли рядом так, что Теин и Вулькын могли разговаривать.
Иван Теин любил Вулькына, восхищался его глубокими знаниями традиционной экономики, умением так поставить себя, что его указания и просьбы исполнялись безо всяких рассуждений и возражений.
Ко второй половине двадцать первого века деньги в Советском Союзе уже не играли такой роли, как в других странах. Нужда в них возникала лишь тогда, когда надо было ехать за границу. Внутри же страны общественные фонды потребления настолько возросли, что даже продовольственное снабжение населения стало повсеместно бесплатным. Потребление продуктов питания регулировалось научными рекомендациями и заботой о здоровье человека. Точно так же было и с обеспечением одеждой. Главным мерилом труда было его качество. Считали не сколько человек заработал, а как он работал.
Поэтому для Саши Вулькына главной заботой было обеспечение качества труда, и это часто зависело не от самого работника, а от материалов и инструментов.
На сегодня дела в сельском Совете были окончены, Иван Теин уже чувствовал внутреннее возбуждение от предстоящей работы над рукописью. Книга обретала определенные черты, вырисовывались характеры, и они уже как бы начинали диктовать свою волю, как бы действовать самостоятельно. Иван Теин любил эту стадию творческой работы. Когда она наступала, Теина целиком захватывала книга и он думал о ней неотступно, чем бы другим ни был занят. Тем более теперь, когда книга была о том, что происходило вокруг, что случалось с ним и его героями ежеминутно.
Александр Вулькын давно привык к тому, что с Иваном Теином можно пробыть несколько часов и не услышать от него ни слова. Он понимал, что в это время в голове писателя идет работа и лучше не мешать, не отвлекать его. Уже года три Иван Теин не выпускал новых книг, и это немного тревожило Вулькына. Он даже подумывал предложить писателю долгий отпуск, дав ему возможность полностью перейти на творческую работу, однако это можно было сделать по согласованию с Союзом писателей, где литератор по уставу мог это сделать лишь по решению съезда.
Возле дома Иван Теин наскоро попрощался с Вулькыном и, поставив снегоход в гараж, поднялся к себе.
Включил машинку, дисплей и прочитал несколько страниц, написанных накануне. Обычно чтение кончалось тем, что Иван Теин половину, в лучшем случае треть вычеркивал, безжалостно браковал. Лишь после этого брался за продолжение повествования.
Труднее всего было с главным героем, то есть с самим собой. Иногда казалось, что самая неопределенная личность, самая противоречивая и бледная — это он сам, со своими рассуждениями, скучными сентенциями, смутными чувствами и нерешительностью в выводах. Он любовался литой фигурой Метелицы, стараясь перенести на страницы своей книги четкие, выпуклые черты его и внешнего, и внутреннего облика. Даже второстепенных героев он не только видел воочию, но и отчетливо слышал их голоса, внутренним слухом мог уловить интонации их речей.
Иван Теин находился в состоянии глубокого раздумья не менее часа, пытаясь сосредоточиться, погрузиться в события, во время действия повествования. И, хотя это и было то же время, в котором он жил, сейчас он был как бы в стороне, Иван Теин догадывался, что это от того, что он услышал утром от Григория Окотто, следствие затаенной тревоги за будущее.
