Дирижабль взмыл ввысь у подножия горы Святого Дионисия и взял курс на северо-восток. Медленно проплыл по левому борту город, россыпь ярких, разноцветных зданий, среди которых выделялись Дворец Советов и причудливое сооружение службы вечной мерзлоты.
Поднималось низкое зимнее солнце, окрашивая в розовое снежные вершины Золотого Хребта. Были видны разбросанные по маршрутам оленьих стад бригадные дома. Обычно снег возле них был утоптан, а из высоких труб вился дымок. Редко, но можно было заметить и яранги. Они обычно прятались в защищенных от ветра долинах, в тихих распадках.
А кругом на огромные пространства простиралась тундра, переходящая в горы, спускающаяся низинами к морскому побережью.
Проплыл поселок Уэлькаль, один из центров добычи тюленей. Там находился небольшой завод по приготовлению особо чистого тюленьего жира, идущего на медицинские цели.
Потом дирижабль долго плыл над обширным заливом Креста.
До самого Уэлена Иван Теин сидел один в ряду, любуясь родной землей.
И каждый раз, когда он видел селения — Конергино, Энмелен, Нунлигран, Сиреники, портовый город Провидение, районный центр поселок Лаврентия, — каждый раз на сердце теплело от мысли, что там, внизу, на родной земле, живут близкие, родные ему люди, прошедшие сквозь бури и невзгоды прошлых веков, но не успокоившиеся, не угомонившиеся, не удовольствовавшиеся достигнутым, готовые ринуться в новое, неизведанное, согласно своей истинной пытливой человеческой натуре.
Связь с Малым Диомидом поддерживалась только по световодным каналам, проложенным по дну пролива. Попасть непосредственно на строительную площадку не было никакой возможности: пурга бушевала уже третью неделю, и синоптики предсказывали подход еще двух циклонов со стороны Камчатского полуострова.
Метелица смотрел в залепленное мокрым снегом широкое окно и ничего не видел. Глаза невольно притягивались экранами, но все же это были изображения, а не живая, настоящая природа. Снаружи работали одни промышленные роботы с дистанционным управлением.
Движение двух полотен навстречу шло своим чередом, точно по графику.
Это было видно на большом, так называемом главном, генеральном стереоскопическом экране. Но тот же генеральный экран можно было переключить и на другие объекты. Специальные фильтры как бы отсекали пургу, и изображение было неправдоподобно четким и разборчивым, и от этого как-то не верилось в его реальность и достоверность. Возможно, что именно это и было источником постоянного и тревожного чувства, которое Метелица испытывал все дни этой, казалось, никогда не прекращающейся пурги. Не исключено было и то, что затяжная непогода действовала на психику именно таким образом. В телефонных разговорах с Иваном Теином Метелица пытался уловить у него похожее настроение, но председатель Уэленского Совета был удивительно спокоен, ровен, как обычно.
Жаловались на недомогание и головную боль и заместители Метелицы, особенно старшие по возрасту.
На американском берегу погода была в точности такой же, и Хью Дуглас отводил душу тем, что громко ругал здешний климат, проклинал пургу, снег, морозы, доходя в смелости до критики самого создателя за то, что Берингов пролив устроен в таком неудобном месте.
Сегодня то же самое, что и вчера, позавчера, неделю и две недели тому назад. Просыпаясь среди ночи. Метелица с напрасной надеждой прислушивался к звукам снаружи. Иногда казалось, что стихло, ураган угомонился, но проходило несколько секунд, и в уши врывался уже ставший привычным вой ветра, шелест снега под мощным напором. Ощущение тишины приходило и в дневное время, и это, как догадывался Метелица, было не чем иным, как привыканием к непогоде, приспособительной реакцией организма.
Метелица тяготился вынужденной изоляцией. К нему могли приходить лишь те, кто жил в непосредственной близости от главного здания Администрации.
Метелица решил сам пройти в Инженерный корпус. Особенной необходимости в таком путешествии не было, но хотелось испытать, что же это такое, чукотская пурга, насколько она терпима для человека.
Метелица оделся поплотнее.
