Джеймс Мылрок будет ждать от него другого танца. Того, что не сказано было словами и, быть может, не требовало словесного выражения.
Он вдруг вспомнил ощущение неуверенности при взгляде на свою рукопись, белой стопкой лежавшую на письменном столе, чувство неуверенности в том, что уже сделано, сомнения в правильности избранного способа выражения действительности, которая питает любое художественное творчество, будь это древняя песня-танец, рисунок первобытного художника на скалистых берегах чукотской речки Пегтимель или живописное полотно. Интересно, есть ли художники или писатели, коим неведомо чувство нерешительности и робости, кто абсолютно уверен в том, что делает?
Дорога к обрывистому берегу над Уэленом, где стоял давно ставший тоже памятником старый маяк, была долгой, потому что Иван Теин больше не зажигал фонаря и осторожно ступал по усохшей, упругой, покрытой травой и ягодами тундре. Земля ответно пружинила под ногами, словно живое существо, отзываясь на прикосновение.
Над обрывом чуть посветлело. Даже не посветлело, а вдруг издали стал виден сам обрыв на фоне едва заметно светлеющего неба.
А когда Иван Теин подошел к старому маяку и в усталости присел на серые доски чуть покосившейся завалинки, красная полоска над морем уже отчетливо обозначилась, пригасив утренние звезды.
Внизу дышало море. Северный ветер, еще вчера беспокоивший Теина, похоже, к утру совсем утих. Покорный ветру прибой нежно и осторожно лизал гальку Уэленской косы и с легким, убаюкивающим шуршанием уходил от берега за новой силой.
Если кое-где в новом Уэлене светились окна, то старый лежал в полной, густой тишине и темноте, накрытый звездным ночным небом.
Если спуститься отсюда прямо вниз по крутому каменистому спуску, можно оказаться как раз у Священных камней. Но спускаться еще рано: нет песни, нет слов и нет мелодии, звенящей в душе. Как сказать человеку о своих чувствах? А он ждет и будет ждать… Но не шли слова, не шла мелодия… Как же это? Может быть, и впрямь истощилась у него творческая сила, как истощается с возрастом мужская сила? Может быть, они и впрямь так тесно связаны, как об этом многократно говорилось в книгах о сущности творческого начала?
Светлело довольно быстро. Красная заря зажглась над морем. Такое впечатление, будто где-то за островами в проливе, чуть северо-восточнее мыса Принца Уэльского пылал огромный пожар или боги возжигали невиданного жара костер.
Вот уже можно различить и яранги Уэлена.
Они как бы расправлялись ото сна, поднимались над галечной косой. Но еще тихо, и лишь светились угли в догоревших кострах и плескалась вода мелкого прибоя.
Когда первый луч солнца ударил в старый маяк, Иван Теин быстро спустился по крутой тропе прямо вниз к Священным камням. Он уже решил, какой танец-песню он исполнит перед своим другом Джеймсом Мылроком.
Он прошел из конца в конец старый Уэлен, осторожно ступая по главной и единственной улице древнего селения: люди еще спали, он не хотел их будить — впереди предстоял долгий и трудный день.
Остановившись возле своей яранги, постоял и, круто повернувшись, поспешил в свой служебный кабинет на другом берегу лагуны.
Петр-Амая слышал; кто-то остановился за стеной яранги, и почувствовал, как в его объятиях сжалась Френсис.
— Чего ты испугалась?
Шаги стали удаляться.
— Ну вот, он уходит…
— Кто это мог быть? — прошептала Френсис.
— Дух-охранитель.
— А чего же он ходит? Он должен быть здесь, в пологе, за левым столбом, подпирающим верх мехового полога.
— Встань и посмотри, может это он ушел?
— Нет, посмотри ты.
Френсис крепче прижалась к Петру-Амае. Она-то знала, кого боится. Вчера среди толпы померещился Перси. Он должен быть здесь, среди журналистов, и вполне возможно, что это он и был. Кто может предсказать поведение этого безумца? После того, что произошло, Френсис вспомнила давние рассказы Адама Майны о шаманских традициях в семье Мылроков. Будто и талант певцов-импровизаторов был тесно связан с их сверхъестественными способностями… Может, у Перси есть шаманская сила?
— Петр-Амая, ты веришь в шаманов? — вдруг спросила Френсис.
