— Невыносимая жизнь. Похоже, что психосфера в городе окончательно рехнулась. Те несколько человек, которые оставались в городе после всех переселений, давно уже сбежали. Я, наверное, последний.
— А почему Кантабиле?
— Жертва рекламы. Посмотрел в агентстве рекламный ролик и подумал, что здесь будет лучше. Но смотрю, на самом деле тут далеко не все так радужно. Вид на свалку с горы очень впечатляет. Аромат совершенно неповторимый. С ним может конкурировать только запах, которым меня чуть не убило в агентстве недвижимости. Кто-то несколько лет назад залил там ужасной гадостью все помещение.
Густав почему-то громко рассмеялся, хлопнув себя по колену, но туг же усилием воли вновь принял серьезный вид.
— Вы приехали на…
— … велосипеде. Даже вырядился соответствующим образом. Пришлось ограбить музей старинной одежды. А из спортивного магазина одолжил горный велосипед — модель 2380 года, вроде бы не рассыпается.
— Я такая же жертва рекламы, как и вы. Но живу здесь давно, так что уже свыкся. Если намерены оставаться — милости просим, свободных домов тут достаточно. В Кантабиле живет человек двадцать. Или девятнадцать, Стив?
Макналти задумался, пытаясь вспомнить, у кого были последние похороны. В их поселке уже было несколько случаев смертей из-за отказа модулей, — выпуск комплектующих был прерван войной, а после массовой эвакуации на другие планеты судьба оставшихся в колыбели цивилизации землян никого не волновала. К счастью, сохранился еще небольшой запас химикатов, позволявших продлевать агонию. Да и смерть была совсем не той, что в старые времена: покойники полностью, до порошкообразного состояния, разлагались в течение полутора часов, распространяя при этом запах корицы. Похороны в результате превратились в развлекательное мероприятие, на котором виновник торжества помещался голым в прозрачную емкость и устанавливался в центр гостиной, будучи чем-то вроде цветочного попурри, а шумные гости за ним наблюдали, булькая коктейлями и комментируя вслух все малейшие нюансы разложения. Трудность состояла в том, чтобы вовремя всех оповестить и успеть собраться прежде, чем стремительные процессы окисления превратят недавнего знакомого в вещество, смахивающее на старинный порошок для чистки раковин.
— Кажется, восемнадцать. Эвелина Роджерс умерла в апреле, до нее был Трофим Эстевес в ноябре… Да, восемнадцать. По крайней мере, с десяток пустых домов найдется.
— Спасибо за приглашение, я подумаю. Точно могу сказать, что дня два-три придется задержаться: передохнуть, набраться сил. Но не смею вас больше отвлекать от увлекательного рассказа. До свидания!
Стив огорчился: уход Франца означал, что ему придется до конца терпеть рассказ Густава, который он за время их знакомства слышал, наверное, уже в десятый раз. Макналти спасла погода — не успел Богенбрум выйти за порог, как ударил гром и начался обычный для этого времени года снежный ураган. Франц вернулся с проклятиями:
— Вот чертовщина! Всю дорогу меня поливало аммиачным дождем, пару раз чуть не въехал в миномор, а теперь, пожалуйста: прелести летней погоды!
Миноморы были еще одним генетическим чудом, доставшимся от какой-то мировой войны, — гибридом мухомора и противопехотной мины. Их засеивали авиационным способом, причем до определенного момента они нисколько не отличались от обычного мухомора. Единственным усовершенствованием была грибница, расходившаяся в радиусе пятидесяти ярдов. С поступлением команды извне в миноморах происходила внутренняя химическая реакция, превращавшая их клетчатку в мощнейшее взрывчатое вещество, которое детонировало при получении сигнала от грибницы. Наиболее сочные экземпляры обладали психотротиловым эквивалентом до пятисот тонн. Грибница же, обладавшая рудиментарным интеллектом, регистрировала прохождение человека и оптимальным образом, в зависимости от веса цели, осуществляла подрыв. После пятой мировой войны миноморы разрослись повсеместно, однако ни у кого не было желания проверять, находятся они в вооруженном состоянии или просто отравляют жизнь случайным боевым насекомым.
