Семен Семенович закрыл выкидной нож и спрятал его в карман, но, не удержавшись, огрызнулся:
— Если вы из-за таких пустяковин психуете, то что же с вами будет там, когда до настоящего дела дойдет? Он ведь сопротивляться будет, кричать, биться в ваших руках. Что вы тогда скажете, если лезвие застопорится? Зубами за кадык, что ли? Тогда поздно уже будет идти на попятную.
— А гантеля на что? — Васюк показал Семену Семеновичу продолговатый сверток. — Бац по черепушке…
— Идиот! Гантеля к мешкам привязывается, чтобы грузило было! — взорвался Семен Семенович. — Вы что ж, хотите, чтобы труп сверху плавал? Сколько раз уже говорено! Нет, этот кретин снова все перепутал.
— Прекратите ссориться, братцы, я вас умоляю! — проблеял Лев Евгеньевич. — Так и до драки недолго, нехорошо… Поглядите лучше, какое утро выдалось замечательное. Это хорошая примета, вот что я вам скажу!
Все, оставив на минуту свои занятия и приготовления, подняли головы и поглядели в окно. Лев Евгеньевич быстро подошел к нему, широким движением раздвинул пыльные, темные шторы, отчего золотые столбы солнечного света обрушились на веранду, ударили косыми широкими лучами в цветные стекла витражей, засияли на полу разноцветными пятнами — изумрудными, рдяно-алыми, лазурными…
— Ах, как хорошо! — вырвался вздох умиления у красавицы Ниночки. — Какая погода нынче замечательная! Лев Евгеньевич, распахните рамы, будьте любезны.
Лев Евгеньевич завозился с медными шпингалетами, дернул раз, другой… Наконец, громко затрещав высохшими бумажными полосками, окна распахнулись в сад и свежая прохлада летнего утра хлынула в просторное помещение. Оглушительный птичий хор мощно ворвался в комнату, и все поглядели друг на друга, растерянно улыбаясь, словно с трудом узнавая самих себя.
— Какая роса! Поглядите, какая роса! — закричала Ниночка, кидаясь к распахнутому окну. — Обратите внимание, Лев Евгеньевич, какая роса!..
— Хрусталь! — восхитился и Лев Евгеньевич, высовывая наружу руку и осторожно трогая цветущую ветвь яблони. — Горный хрусталь, честное слово. Тут даже радуга небольшая, взгляните…
Все стали вглядываться, но никакой радуги не заметили. Однако каждый кивнул головой.
Долго стояли, сгрудившись молчаливым табунком у раскрытого в роскошный сад окна.
— В тюрьме нехорошо сейчас, беспредел, — вдруг рассудительно произнес Васюк, и горестная складка обозначилась в углах его рта. — Там, брат, вот так окно не распахнешь. Там чуть что — дубинкой по почкам!
Снова повисла напряженная тишина, в которой звенело веселое птичье пение.
— А может, ну его? А? Как вы, братцы? — быстро проговорил Лев Евгеньевич. — Пусть живет…
— Да я как все… — нерешительно оглядывая собравшихся, сказала Зоя Федоровна.
— И я как все! — крикнул Васюк. — Из-за одного козла всем страдать, что ли? Да пропади он пропадом!
— Давайте-ка лучше нажарим шкварочек, выпьем водочки, погуляем от души… Вон какой денек-то! Тут и столик имеется. Вон он, под липой. И качели, и гамачок…
— А и в самом деле, черт с ним! — радостно крикнул Лев Евгеньевич. — Эту нечисть ничем ведь не изведешь. Пока она сама себя не выест.
— Это так. Всех не перебьешь. А наш-то и без нашего вмешательства все равно подохнет рано или поздно. Не век же ему жить.
— И ему не жить, и нам в тюрьме не сидеть! — подытожил Васюк, и фраза его прозвучала крепко, ладно, весело.
И всем вдруг стало легко и отрадно на душе, точно они только что сделали очень хорошее, очень благородное, очень доброе дело.
А всего-то — они не захотели убивать негодяя.
Не захотели убивать.
Не захотели.
