И, сейчас прогуливая Риту по коридору, молодой человек в первую очередь интересовался, когда им можно будет заняться ЭТИМ – тем, по чему он так стосковался, таская компоты с мирабелью.
В ответ подруга без энтузиазма жаловалась на боли внизу живота.
Влюбленный клялся, что зацелует ее шрамы, тем более что они только рядом.
Он шептал ей на ухо о любви, а Рита думала, как хреново, что тогда в парке она сказала ему те самые слова, которые мечтала говорить не ему...
Пускай другой был бы не так прост, не так понятен и заботлив, но Рита сама хотела догадаться, почувствовать и встрепенуться сердцем, что вот она – та самая настоящая любовь, ради которой и выдается эта отнюдь не многоразовая жизнь...
А за этим парнем она ходит по инерции, как привязанная корова, как домашняя кошка! Как телка, как сучка, как блядь!..
Маргарита зачерпнула красную мирабель из банки и, посмотрев в умоляющие глаза однокурсника, сказала:
– Знаешь, Ча, не приходи больше. Спасибо за все, но не приходи.
– Ты что, обиделась? – Чаплин умалился до карлика. – Что я сделал? Скажи!
Сначала Марго хотела сказать правду о том, что с самого начала не любила его – ни тогда в парке, ни потом в постели, но Чаплин бы тогда умалился меньше карлика и, возможно, остался бы таким навсегда.
Поэтому она, как заправская стерва, решила оставить его в некой благородной неопределенности:
– Ничего не случилось. Ты отличный парень. Просто не хочу, как раньше... Прощай, – и повернулась лицом к стенке, делая дальнейшее выяснение невозможным.
...При ампутации фрагментов тела, хоть и таких незначительных, как аппендицит, с кусочками плоти, возможно, удаляются равновеликие частицы сознания, – хотя наука об этом ни сном ни духом...
...Непредставима и карта галактики, прочерченная десятилетними траекториями движения «скорых» – с Московского на Охту, с Кировского на Ветеранов, и так далее и тому подобное...
Но стоит ли об этом?
Размахивая справкой-выпиской, мечтаешь о домашней пище, мягкой постели и сладком будущем, где встретятся любовь и счастье – так кажется всегда, когда уходишь из больницы. Что-то сродни Рождеству...
2
Подростки дымят у входа в детскую больницу на Авангардной. У них есть маленький клоун – Саша. Он сирота, беззлобен и услужлив.
– Дай печеньку!
Дашь – выполнит любое поручение. Спляшет и споет. Саша любит печенье и яблоки.
– За мной скоро папа приедет.
Все знают, что папа за ним не приедет никогда.
Саша кочует с отделения на отделение. Его любят медсестры, нянечки и даже дети. Если и обидят, то случайно – собьют с ног в коридоре, вот как сегодня... У Сашки из рук смородина красная посыпалась бусинами во все края – кто-то угостил, наверное. Он так и ходит: просит то ласки, то печеньку, маленький еще – дошкольник.
Вечерами Саша заглядывает в разные палаты в карты поиграть. Мальчики постарше покровительствуют ему – белобрысому сероглазому птенцу.
Кровать Сашкина стоит возле ободранной стенки – сплошь из ямок и заковырин. Сашка выискивает две ямки и заковырину, так чтоб получилась рожица, и обводит карандашом. Дорисовывает уши, волосы, носищи... Врачи на художника не ругаются, стены будут ремонтировать. Да и Сашку скоро переведут – места нужны...
Перекрут. Мальчишек с таким диагнозом привозят на Авангардную каждый день. Ушиб или перенапряжение вызывают перекручивание яичка в мошонке иногда на сорок пять градусов, иногда – на семьсот. Результат один – боли, распухание, отек. Три дня – критический срок: пострадавший рискует расстаться с ценным органом.
Голые мальчишеские тела укрывают одеялом и увозят.
Каталки одна за другой подъезжают к лифту, через полчаса – обратно. Конвейер!
И сколько же мальчишек здесь перебывало? За месяцы, за годы? Тысячи...
Несложная операция, маленький шовчик, и взволнованные родители слышат слова успокоения от хирурга:
– Операция прошла успешно. Вашему ребенку ничего не грозит. Все на месте. Так что можете успокоиться – внуки будут...
В старину таких операций не делали, и поврежденное яйцо воспалялось, нагнивало и вытекало из мошонки. Теперь его освобождают от перекрутившихся подвесок и через пару дней больного выписывают домой.
