Входит Татьяна Павловна с кипой бумаг.
Ах, душечка, Татьяна Павловна, я вас жажду видеть, прямо жажду… Вы мне всё должны объяснить. Говорят, Андрей Евгеньевич написал нечто консервативное. Я не верю, я положительно не верю. Я должна вложить пальцы… Это ужас, это прямо ужас!
Татьяна Павловна(подаёт ей статью). Прочтите.
Пружанская. Сегодня решается моя судьба. В этой статье моя судьба. На заседании Общества нуждающихся официантов[44] председательница говорит мне: «Вы нервны, вы сегодня страшно нервны». Я говорю: «Сегодня решается моя судьба». Но почему, душечка, вы не были на заседании?
Татьяна Павловна. Некогда.
Пружанская. Вам всегда некогда – потому, что вы ушли в кабинетную работу. Так нельзя. Кабинетная работа в нашу эпоху – преступление. Нужна живая общественная работа. Нам нужны люди, люди и люди.
Татьяна Павловна. Общественное дело требует подготовки, и я готовлюсь – таков мой принцип.
Пружанская. Татьяна Павловна, вы не правы. Заклинаю вас, но вы не правы. Я вчера говорю председательнице женского клуба: «Татьяна Павловна могла бы стать вождём женского движения, но она ушла в кабинетную работу». Это ужасно. И то и другое должно идти параллельно. Это аксиома.
Татьяна Павловна. Я с вами принципиально не согласна.
Входят доктор и Лазарев. Здороваются.
Пружанская(со статьёй в руках). Я вас жажду, Доктор. У меня что-то с сердцем.
Доктор. Влюблены.
Пружанская. Ха, ха, ха. Вечные шутки. Нет, что-то серьёзное – такое впечатление, как будто кто-то хватает рукой и держит, держит, держит…
Доктор. Вы вдова?
Пружанская. Ну да, что за вопрос.
Доктор. Вам необходимо выйти замуж.
Пружанская(ударяет его статьёй по руке). Противный. Я на вас рассержусь.
Доктор. Сердитесь на науку.
Лазарев(указывает на статью). Это что у вас, Любовь Романовна?
Пружанская. Статья Андрея Евгеньевича. Я ещё не верю – и хочу вложить пальцы… Это необходимо… Довольно, довольно, довольно. Я уединяюсь. Я хочу углубиться. (Усаживается и читает статью.)
Доктор. Как вы относитесь к статье Андрея Евгеньевича?
Татьяна Павловна. Возмущена.
Лазарев. А чем её объясняете?
Татьяна Павловна. Блажь.
Доктор. Всю эту историю раздули. Романтики, романтики, неисправимые романтики. Из простого недоразумения сделали событие.
Лазарев. Я не совсем понимаю, что мы будем обсуждать сегодня. Ведь убеждения Андрея Евгеньевича, несомненно, – дело его совести.
Татьяна Павловна(отчеканивает). Будет обсуждаться, как урегулировать редактирование журнала во избежание сюрпризов в будущем.
Лазарев. А…
Доктор. Уже все в сборе.
Татьяна Павловна. Сергей Прокопенко и Сниткин готовятся к заседанию. Иван Трофимович в столовой… Ершова нет.
Из столовой выходят Вассо и Сергей Прокопенко.
Вассо. Давай мнэ тисяча рублей – всё равно ничего купит нэ могу, кроме жареной колбасы и галянский сыр.
Сергей Прокопенко. Чушь, Таракан, городишь.
Вассо. Серьёзно говорю. Выхожу из дому – и то хочу купить, и другое хочу купить, а принесу жареной колбасы и галянский сыр. (Здороваются.)
Доктор(к Сергею Прокопенко). А где Николай Борисович?
Сергей Прокопенко. Дрыхнет где-то, по обыкновению.
Вассо. Опять наверх пробрался.
Сергей Прокопенко. Кстати, Таракан, пойди разбуди его, скоро начнётся.
Доктор. Это единственный здоровый человек из всей компании.
Вассо. Можьно, можьно… (Уходит.)
Лазарев. Ну как, Сергей Борисович?
Сергей Прокопенко. То есть?
Лазарев. Каково ваше настроение?
Сергей Прокопенко(мрачно). Вы – типичный буржуй, потому и спрашиваете о моём настроении: я живу не настроениями, а идеями и чувствами.
Лазарев. Ну, каковы ваши чувства?
Сергей Прокопенко. А об этом и спрашивать нечего, и так ясно.
Доктор. Григорий Петрович принадлежит к числу индивидуумов вопрошающих. Потому и говорит всегда тоном любопытствующего.
Сергей Прокопенко. Григорий Петрович ничего по-настоящему не любит, потому и говорит таким тоном о величайшем несчастии.
Лазарев. Откровенно говоря, несчастия не вижу.
Сергей Прокопенко(уставляется на него). Не видите?
Лазарев. Да, не вижу. Во всяком случае, этот факт свидетельствует о чём-то новом в духе Андрея Евгеньевича…
Доктор. И любопытном.
Лазарев. Да, и любопытном. Он вполне искренен, а это уж одно дорогого стоит.
