относились к высшему сословию (среди тех его представителей, которые состояли на государственной службе - 73%).
В силу вышеназванных обстоятельств общественный статус и престиж интеллектуального слоя были исключительно высоки.
Пожалуй, ни в одной европейской стране принадлежность к числу лиц умственного труда (особенно это существенно для их низших
слоев) не доставляла индивиду столь высокого и столь отличного от основной массы населения общественного положения. Хотя с
середины XIX в. дворянский статус перестал играть сколько-нибудь существенную роль в жизни человека, психологически
принадлежность к высшему сословию способствовала духовной независимости интеллектуала, осознанию самоценности своей
личности. Представления недавних времен, когда образованный человек отождествлялся с дворянином, как бы накладывали
отпечаток “благородства” на всю сферу умственного труда.
Вступая в ряды “образованного сословия”, человек недворянского происхождения, даже если он не получал официально прав
дворянства (к началу ХХ в. превратившихся в чисто престижные), не мог не ощущать себя принадлежащим к “обществу”, “вышедшим
в люди”. И имел к тому все основания, ибо как бы ни была велика разница между университетским профессором и сельским
учителем, преуспевающим столичным адвокатом и скромным провинциальным секретарем, свитским генералом и бедным армейским
офицером - все они вместе взятые принадлежали к слою, составлявшему 2-3% населения. Совершенно закономерно, что любой
представитель этого слоя воспринимался в народе как “барин”, что отражало разницу между ним и подавляющим большинством
населения страны.
Принцип комплектования российского интеллектуального элитного слоя соединял лучшие элементы европейской и восточной
традиций, сочетая принципы наследственного привилегированного статуса образованного сословия и вхождения в его состав по
основаниям личных способностей и достоинств. Наряду с тем, что абсолютное большинство членов интеллектуального слоя России
вошли в него путем собственных заслуг, их дети практически всегда наследовали статус своих родителей, оставаясь в составе этого
слоя.
Состав российского интеллектуального слоя по социальному происхождению его членов характеризовался тем, что к началу ХХ в. 50-
60% их были выходцами из той же образованной среды, но при этом, хотя, как уже говорилось, от 2/3 до 3/4 их сами относились к
потомственному или личному дворянству, родители большинства из них этого статуса не имели. Среди находившихся на
государственной службе дворян по происхождению было 30,7%, среди офицеров - 51,2%, среди учащихся гимназий и реальных
училищ - 25,6%, среди студентов - 22,8% (1897 г.) (11). Ко времени революции - еще меньше - менее 10% (данные за 1906-1915 гг. см.
табл. 2) (12). Отдельные низшие группы образованного слоя (см., например, данные о происхождении школьных учителей в 1911 г. -
табл. 3) (13) могли существенно отличаться в сторону “демократичности” своего состава (14). Таким образом, интеллектуальный слой
в значительной степени самовоспроизводился, сохраняя культурные традиции своей среды. При этом влияние этой среды на
попавших в нее “неофитов” было настолько сильно, что уже в первом поколении, как правило, нивелировало культурные различия
между ними и “наследственными” членами образованного слоя.
Материальное обеспечение интеллектуального слоя в целом было достаточно удовлетворительным. Во всяком случае оно
соответствовало тому месту в социальной иерархии, которое он занимал. Правда, связь “образованного сословия” с собственностью
была незначительной, огромное большинство его членов не имело ни земельной, ни какой-либо иной недвижимой собственности. В
начале ХХ в. даже среди той его части, которая занимала самое высокое положение на государственной службе (чины 1-4 классов), не
имело собственности более 60%, среди офицеров не владели собственностью более 95%. Зато жалованье и доходы лиц умственного
труда от своей профессиональной деятельности были довольно высоки, в несколько раз превышая доходы работников физического
