На этот вопрос Лавиния тоже ответила прежде, чем Род успел его задать. Она была очень проницательной девушкой.
– Мы не знаем, что дальше предпримет почсек. Он мог втянуть в свои козни не только животных, но и людей. Я не осмелюсь обратиться за помощью, пока ты не окажешься в кругу друзей. Особенно с учетом того, что ты скупил половину миров.
– Откуда ты знаешь, что это он? – выдавил из себя Род. Ему не хватало дыхания.
– Я видела его лицо – услыжала его, когда заглянула в птичий мозг. Я увидела Хьютона Сайма, который общался с птицей каким-то странным способом, и увидела твое мертвое тело птичьими глазами, и почувствовала мощную волну любви и одобрения, счастья и вознаграждения, которые ждали птицу, когда дело будет сделано. Я думаю, этот человек злой, очень злой!
– Ты лично его знаешь?
– А кто из местных девушек его не знает? Он мерзкий человек. Его детство было отравлено, когда он понял, что у него будет короткая жизнь. Он так и не оправился. Некоторые жалеют его и не возражают против того, чтобы он был почсеком. Будь на то моя воля, я бы давным-давно отправила его в Комнату смеха! – Лицо Лавинии застыло маской ханжеской ненависти, столь нехарактерной для нее, обычно сияющей и веселой, что Род задумался над тем, какая глубокая горечь могла ее терзать.
– За что ты его ненавидишь?
– За то, что он сделал.
– А что он сделал?
– Он посмотрел на меня, – сказала она. – Посмотрел так, как не понравится ни одной девушке. Затем он заполз ко мне в сознание, пытаясь продемонстрировать все те глупые, бессмысленные, грязные вещи, которые хотел проделать.
– Но ведь он ничего не сделал? – уточнил Род.
– Нет, сделал, – огрызнулась она. – Просто не руками. Иначе я бы могла на него донести. И донесла бы. Причина в том, что он сделал своим разумом, в вещах, которые говрил мне.
– На это ты тоже можешь донести, – сказал Род. Он очень устал от разговоров, но испытал непонятное воодушевление, обнаружив, что у почсека есть еще враги.
– Нет, не могу, – ответила Лавиния; гнев, исказивший ее лицо, постепенно обращался печалью. Печаль была нежнее и мягче, но глубже и реальней гнева. Впервые Роб испытал тревогу за Лавинию. Что с ней не так?
Глядя мимо него, она сказала открытым полям и большой мертвой птице:
– Хьютон Сайм – худший из всех людей, кого я когда-либо знала. Надеюсь, он умрет. Он так и не примирился со своим испорченным детством. Старый больной мальчишка – враг мужчине. Мы никогда не узнаем, кем он мог стать. И если бы ты не был столь поглощен своими заботами, господин Род сто пятьдесят первый, то вспомнил бы, кто я такая.
– А кто ты? – само собой, спросил Род.
– Я – Отцовская Дочь.
– И что? Это можно сказать про всех девушек.
– Значит, ты ничего про меня не знаешь. Я – та самая Отцовская Дочь из «Песни отцовской дочери».
– Никогда ее не слышал.
Она посмотрела на него; в ее глазах стояли слезы.
– Тогда слушай, я спою ее тебе. И все это правда, правда, правда.
Нет, ты не знаешь этот мир.
И я хочу, чтоб так и было.
Ведь я надеждой сердца жил,
Но словно лед оно застыло.
Моя жена сошла с ума.
Мы были молоды. Любовь
Я ей отдал, себя всего.
Она рожала мне детей.
Но не осталось ничего.
Моя жена сошла с ума.
Полубольна, немолода,
Она за гранью всех границ.
И страхом отцвела любовь,
И нет уж прежних наших лиц.
Моя жена сошла с ума.
Да, ты не знаешь этот мир.
До войн мне, право, дела нет.
Ведь может шторм в твоем мозгу,
Изгнать из глаз небесный свет.
Моя жена сошла с ума.
– Вижу, ты все-таки слышал ее, – вздохнула Лавиния. – Именно так, как написал мой отец. Про мою мать. Мою собственную мать.
– О Лавиния, – сказал Род. – Мне так жаль. Я не думал, что это про тебя. А ведь ты моя четвероюродная или пятиюродная сестра. Но, Лавиния, здесь что-то не так. Как может твоя мать быть сумасшедшей, если на прошлой неделе в моем доме она выглядела совершенно нормальной?
– Она и не была сумасшедшей, – ответила Лавиния. – С ума сошел мой отец. Он сочинил эту жестокую песню про мою мать, и соседи пожаловались. У него был выбор: умереть в Комнате смеха или вечно жить безумным в больном месте. Он и сейчас там. А почсек… почсек угрожал вернуть его к нам, если я не сделаю то, чего он просит. Думаешь, я смогу простить
