Доктор Вомакт протягивал ему руку.
Мерсер удивился, затем понял, что чудесный, добрый даритель шапочки хотел обменяться с ним рукопожатием, и тоже поднял руку. Она была тяжелой, но счастливой.
Они пожали друг другу руки. Забавно ощущать рукопожатие сквозь двойной слой церебрального удовольствия и кожной боли, подумал Мерсер.
– Прощайте, мистер Мерсер, – сказал доктор. – Прощайте и спокойной вам ночи…
II
Перевалочный спутник был гостеприимным местом. Сотни последовавших часов напоминали долгий, странный сон.
Молодая медсестра еще дважды прокрадывалась в его палату, когда на нем была шапочка, чтобы надеть шапочку на себя. Были ванны, от которых все его тело загрубело. Под действием сильных местных обезболивающих ему выдрали зубы и заменили их протезами из нержавеющей стали. Его облучали ослепительным светом, который изгнал боль из кожи. Его ногти на руках и ногах подверглись специальной обработке и постепенно превратились в грозные когти. Однажды ночью он понял, что точит их об алюминиевый каркас кровати, и увидел глубокие царапины.
Его сознание никогда не прояснялось полностью.
Иногда ему казалось, будто он дома с матерью, будто он снова маленький и ему больно. Иногда, в шапочке, он смеялся в постели при мысли, что людей отправляли сюда в качестве наказания, хотя на самом деле здесь было так весело. Ни судов, ни допросов, ни судей. Кормили хорошо, но он об этом не задумывался; шапочка была лучше. Даже бодрствуя, он был сонным.
Наконец его в шапочке поместили в адиабатический кокон – одноместную ракету, которую можно было запустить с переправы на планету. Все его тело было закрыто, не считая лица.
В комнату вплыл доктор Вомакт.
– Вы сильны, Мерсер! – крикнул доктор. – Очень сильны! Вы меня слышите?
Мерсер кивнул.
– Мы желаем вам всего наилучшего, Мерсер. Что бы ни случилось, помните, что вы помогаете другим людям.
– Я могу взять с собой шапочку? – спросил Мерсер.
Вместо ответа доктор Вомакт сам снял с него шапочку. Два человека закрыли крышку кокона, оставив Мерсера в кромешной тьме. Его сознание начало проясняться, и он забился в своих оболочках.
Затем был гром и вкус крови.
Мерсер пришел в себя в очень холодном помещении – намного холоднее палат и операционных на спутнике. Кто-то осторожно клал его на стол.
Он открыл глаза.
Огромное лицо, в четыре раза больше человеческого, смотрело на него. Колоссальные карие глаза, мягкие и безобидные, как у коровы, двигались туда-сюда, изучая оболочки Мерсера. Лицо принадлежало симпатичному мужчине средних лет, чисто выбритому, с каштановыми волосами, полными, чувственными губами и крупными, но здоровыми желтыми зубами, обнаженными в полуулыбке. Он увидел, что Мерсер открыл глаза, и дружелюбно проревел:
– Я ваш лучший друг. Меня зовут Б’диккат, но в этом имени нет нужды. Просто зовите меня Другом, и я всегда приду вам на помощь.
– Мне больно, – сказал Мерсер.
– Конечно, больно. У вас болит все тело. Падать пришлось долго, – ответил Б’диккат.
– Пожалуйста, дайте мне шапочку, – попросил Мерсер. Точнее, не попросил, а потребовал – ему казалось, будто от этого зависит его личная, внутренняя вечность.
Б’диккат рассмеялся.
– У меня нет шапочек. Иначе я бы сам ими пользовался. По крайней мере, так они думают. Но у меня есть другие вещи, намного лучше. Не бойтесь, друг мой, я вас подлатаю.
Мерсер с сомнением посмотрел на него. Если шапочка одарила его счастьем на переправе, потребуется по меньшей мере электрическая стимуляция мозга, чтобы противостоять пыткам, которые ждут его на поверхности Шайол.
Смех Б’дикката разлетелся по комнате, словно лопнувшая подушка.
– Вы когда-нибудь слышали о кондамине?
– Нет, – сказал Мерсер.
– Это наркотик, настолько сильный, что о нем запрещено упоминать в фармакопеях.
– У вас он есть? – с надеждой спросил Мерсер.
– У меня есть кое-что получше. Суперкондамин. Он назван в честь города в Новой Франции, где его создали. Химики добавили к старой молекуле еще один атом водорода. И это произвело потрясающий эффект. Если вы примете его в вашем нынешнем состоянии, то через три минуты умрете, но эти три минуты покажутся вашему разуму десятью тысячами лет счастья.
