– Пойте «бедная, бедная Кроули», милые люди. Пойте «я люблю Кроули», милые люди. Она мертва. Я только что убила ее, чтобы мы все преисполнились любви. Я тоже люблю тебя, – сказала з-женщина, чьи рептилоидные черты не выдавали ни любви, ни ненависти.
Джоан произнесла, очевидно, с подачи госпожи Панк Ашаш:
– Мы действительно любим Кроули, милые люди. Подумайте о ней – и двинемся в путь.
Мой-милый-Чарли легонько подтолкнул Элейн.
– Ты ведешь.
Словно во сне, ошеломленная Элейн повела их.
Она испытала тепло, счастье и отвагу, когда прошла рядом со странной Джоан, такой высокой и такой знакомой. Джоан широко ей улыбнулась и прошептала:
– Скажи, что у меня хорошо получается, женщина-человек. Я собака, а собаки миллионы лет жили ради людской по– хвалы.
– Ты права, Джоан, ты совершенно права! Я с тобой. Идем? – откликнулась Элейн.
Джоан кивнула, в ее глазах стояли слезы.
Элейн пошла вперед.
Джоан и госпожа Панк Ашаш последовали за ней, собака и покойница во главе процессии.
Остальные недолюди потянулись за ними двумя колоннами.
Когда они открыли тайную дверь, солнечный свет хлынул в коридор. Элейн почти чувствовала, как затхлый, зловонный воздух изливается наружу вместе с ними. В последний раз оглянувшись, она увидела одинокое тело Кроули на полу.
Элейн направилась к ступеням и начала подниматься.
Пока процессию никто не заметил.
Элейн слышала, как провод госпожи Панк Ашаш волочится по камню и металлу ступеней.
Когда Элейн добралась до двери наверху, ее на мгновение охватили сомнения и паника. Это моя жизнь, моя, подумала она. Другой у меня нет. Что я натворила? Охотник, Охотник, где же ты? Неужели ты меня предал?
– Иди, иди! – тихо произнесла Джоан за ее спиной. – Это война любви. Не останавливайся.
Элейн открыла дверь на верхнюю улицу. Там кишели люди. Над головой медленно хлопали крыльями три полицейских орнитоптера. Обычно их было меньше. Элейн снова остановилась.
– Иди дальше, – сказала Джоан, – и отгоняй роботов.
Элейн шагнула вперед, и революция началась.
VIII
Она продлилась шесть минут и охватила сто двенадцать квадратных метров.
Полиция подлетела сразу, как только недолюди начали появляться из двери.
Первый орнитоптер скользнул по воздуху, словно большая птица, и произнес:
– Назовите себя! Кто вы?
– Уходите, – ответила Элейн. – Это приказ.
– Назовитесь, – повторила птицеподобная машина, делая крутой вираж, засевший в ее середине линзоглазый робот таращился на Элейн.
– Уходите, – повторила Элейн. – Я настоящий человек, и я приказываю.
Очевидно, первый орнитоптер связался по радио с другими. Вместе они улетели по коридору между высокими зданиями.
Многие люди остановились. Лица большинства ничего не выражали, на некоторых виднелось оживление, или веселье, или ужас при виде такого количества недолюдей, собравшихся в одном месте.
Голос Джоан пропел с чистейшим произношением на Старом общем языке:
– Милые люди, мы люди. Мы вас любим. Мы вас любим.
Недолюди принялись скандировать: «Любим, любим, любим», – странным григорианским напевом, полным диезов и полутонов. Настоящие люди отпрянули. Джоан подала пример, первой обняв молодую женщину примерно одного с ней роста. Мой-милый-Чарли схватил за плечи мужчину-человека и крикнул ему в лицо:
– Я люблю тебя, мой дорогой друг! Поверь, я действительно люблю тебя! Как чудесно с тобой познакомиться.
Мужчина-человек был потрясен прикосновением и еще сильнее потрясен пылкой теплотой в голосе человека-козла. Он стоял, открыв рот и обмякнув, в полном, абсолютном и покорном изумлении.
Где-то сзади кто-то вскрикнул.
Полицейский орнитоптер вернулся. Элейн не знала, был ли это один из трех, что она отослала прочь, или новый. Она ждала, пока он окажется в зоне слышимости, чтобы снова его прогнать. Впервые она задумалась о реальной, физической природе опасности. Может ли полицейская машина ее застрелить? Или сжечь? Или поднять ее визжащее тело в воздух, унести в своих железных когтях туда, где она станет милой и опрятной – и больше никогда не будет самой собой? Охотник, Охотник, где же ты? Неужели ты забыл меня? Неужели предал?
Недолюди по-прежнему рвались вперед и смешивались с настоящими людьми, хватали их за руки или одежду и повторяли странным попурри голосов:
