— Что я могу сделать, Ильгар?
— В три часа главари встречаются в «Праге». Устрой там облаву.
— Я должен буду там что-то найти?
— Ни хера. Я предупрежу их до того, как ты появишься. Скажу, что у меня есть связи в ментовке.
— Будет сделано, — пообещал Забродов. — Как узнаешь, кому принадлежит машина или где этот чинуша, сразу звони.
Ильгар кивнул.
— Илларион, я не доверяю Борынцу, — неожиданно признался Габиб.
— Вот те раз! Он же твой непосредственный начальник? — удивился Забродов.
— Он ловит рыбку в мутной воде, — жестко сказал Габиб и выразительно посмотрел на Забродова. — Будь с ним аккуратен.
— Буду.
«Тут со всеми надо быть аккуратными, — подумал Забродов. — И не заметишь, как засосет болото этих разборок. Как влезешь, так и не выберешься».
Илларион попрощался с Ильгаром и вернулся в свою машину. У него созрел план. Он позвонит Сорокину и сольет ему информацию, и пусть менты нагрянут в «Прагу». Ничего страшного, скажет потом полковнику, что в ментовке есть крысы, которые заранее предупредили азербайджанцев.
У Артура Орбели выдался удачный день. Все шло как по маслу. Ему удалось получить два долгожданных разрешения на строительство торгово-развлекательного центра и жилого дома эконом-класса. Разумеется, что Орбели пришлось раскошелиться. Но он не жалел этих денег, понимая, что в будущем, когда Коротков еще чуть-чуть поднимется, он будет спокойно получать любые разрешения, какие только захочет, и, конечно же, они не будут столько стоить.
Орбели никогда не понимал Москву с ее бешеным ритмом и псевдоделовой жизнью. Согласитесь, разве это нормально, когда чиновник, получив взятку в два миллиона долларов, становится миллионером, когда он, Орбели, чтобы заработать эти деньги, вкалывал как проклятый несколько лет. А потом ты, заработавший деньги, встречаешься в одном и том же ресторане с идиотами-бюрократами. Орбели пожал плечами. Дураки! Страна дураков. Ему было не понять русскую душу, да и не особенно он стремился. Его карьера складывалась в общем-то удачно, и грех было жаловаться. Если бы не покровители, то он так бы и торчал в Ереване. Конечно, и там бы проявились его предпринимательские способности, но он не взлетел бы так высоко, как в Москве.
Он с самого утра сидел в кабинете и сам с собой играл в шахматы. Кабинет у Орбели был просторный. Он любил роскошь. Стол из красного дерева, ковры из тончайшей шерсти, шелковые шторы, зонт-трость с золотой ручкой у кресла и дорогие коньяки в шкафу. Ему нет никакого дела до того, как живут другие, важно, что он может позволить себе все что хочет. Большие окна открывали панораму на закопченные трубы и грязные многоэтажки. Москва была похожа на огромный завод, где работают в три смены.
Орбели давно пообещал себе, что как только достигнет намеченных целей, обязательно как следует отдохнет. И все бы хорошо, но это убийство его беспокоило. Во-первых, приставали менты, его допрашивали все кому не лень, как будто он взял нож и зарезал одиннадцать человек, а двенадцатому отрубил руку. Во-вторых, Сукиасян потерялся. Мобильный не отвечает, и до сих пор он не появлялся. Может, он мертв? Или просто боится? Орбели волновался и за пропавшие деньги, и в то же время беспокоился, что Сукиасяна могут взять менты и вытрясти из него информацию.
Орбели не успел развить свою мысль, потому что в кабинет заглянула секретарша.
— К вам посетитель.
— Кто?
— Коротков Владимир Петрович.
— Пускай заходит, — болезненно поморщился Орбели.
Меньше всего Орбели хотел сейчас общаться с Коротковым. Ему не нравился этот самоуверенный выскочка, который все норовит прыгнуть выше головы, воображая, по всей видимости, что у него есть власть. Как раз у него нет никакой власти, потому-то он им управляет, командует, как рядовым, а тот носится со своей предвыборной кампанией, высунув язык, совсем как дворовая шавка. Что ж, за все надо платить, и он подбросит ему работенку, чтобы не думал, что деньги достаются даром.
Коротков снова изобразил приторно-радушную улыбку, от которой Орбели уже порядком подташнивало.
— Здравствуй, здравствуй, друг. Присаживайся. У меня есть новые данные по той резне на стройплощадке. То происшествие разозлило многих людей и здесь, и в Армении.
