– Здравствуйте, товарищ Северова. Проходите, садитесь.
– Здравия желаю, товарищ Сталин.
С этими словами я прошла и села на указанное мне место – совсем близко к креслу Сталина. Уже знаю, если Сталин предлагает сесть, значит, надо сесть и не отнекиваться, мол, неудобно при стоящем вожде. Сталин походил вдоль стола, не выпуская из руки трубку, но и не закуривая. Я подумала, что ему нравится доводить собеседника «до кондиции», прохаживаясь у того за спиной. Ну ничего. С этим можно справиться. Кажется, Сталин почувствовал, что этим тестом меня не пробьешь, потому что он остановился и заговорил:
– Как вы себя чувствуете после ранения, товарищ Северова?
– Спасибо, товарищ Сталин, чувствую, что скоро буду совсем здорова.
– Это хорошо.
Сталин помолчал несколько секунд, потом снова заговорил:
– В ГКО[21] мы постоянно следим за тем, как обстоят дела на фронте, но то, что докладывают командармы и генералы, – это все, если можно так сказать, взгляд сверху, который не дает полной картины. Поэтому очень важно узнать, как все оценивают рядовые бойцы и командиры младшего и среднего комначсостава. Именно для этого я пригласил вас сюда, чтобы услышать ваше мнение.
Показав на мои награды трубкой, Сталин сказал:
– С начала войны прошло немногим более месяца, а у вас, товарищ Северова, уже появилось несколько правительственных наград. Возможно, вы не знаете, что при отступлении к наградам представляют только тех, кто действительно серьезно отличился на поле боя. Раз вас наградили, значит, вы несколько раз серьезно отличились. Я пытался выяснить у товарища Жукова, как вы воевали, но он почему-то сильно занервничал, что на него совсем не похоже, и попросил, чтобы я узнал об этом прямо у вас.
Ну, будущий маршал, погоди! Вот подставил так подставил!
– Я, товарищ Сталин, старалась воевать как все. Просто все время помнила, что я – командир, причем, по армейским меркам, очень даже немаленького звания. Вот и старалась вести себя должным образом.
После этого я коротко рассказала обо всех моих приключениях, произошедших с начала боевых действий. Хотя Сталин внимательно слушал мой рассказ и даже задал несколько уточняющих вопросов, я все равно была твердо уверена, что все это он уже давно знает. Иначе он не был бы Сталиным. Когда я закончила, он заговорил:
– Вы правильно действовали, товарищ Северова. В свое время звание лейтенанта НКВД вы получили несколько авансом, но теперь я вижу, что полностью его оправдали. Вы абсолютно правы, говоря, что командир должен вести себя так, чтобы рядовые бойцы могли брать с него пример. К сожалению, сейчас мы видим много примеров, когда командиры даже более высокого ранга ведут себя неподобающим образом. Тут до меня дошли сведения, что вы подобных командиров своей властью разжаловали в рядовые. Но право разжаловать имеет только командующий фронтом. Как же вы могли пойти на такое самоуправство?
«Знаешь ведь, что и как было на самом деле, но провоцируешь. Ладно, тут у меня «комбинация без дыр»[22].
– Товарищ Сталин, во-первых, это было не мое личное решение, а постановление трибунала, которое утвердил командарм. Во-вторых, эти командиры сами себя разжаловали, в страхе сорвав петлицы, чтобы в случае чего выдать перед немцами себя за рядовых бойцов, то есть морально они уже были готовы к тому, что попадут в плен. А в-третьих, так все равно будут делать, когда в армии появятся штрафные роты.
– Что за штрафные роты? Раньше вы про них ничего не рассказывали.
– Ой, товарищ Сталин. Вот тут я точно виновата. При составлении предыдущих бумаг я про них просто не вспомнила. Дело в том, что во время войны, когда мы в основном только и делали, что отступали, у ГКО кончилось терпение, и был издан приказ, по которому в армии ввели штрафные роты и штрафные батальоны. Я только не помню, когда вышел такой приказ. Но точно, что после битвы за Москву. Следовательно, примерно в начале 1942 года[23].
– Спасибо, я вас понял. Думаю, товарищ Маша после окончания нашей беседы поедет в наркомат, чтобы срочно написать бумагу с подробным описанием штрафных подразделений.
