Вернулись швейцар и Эмили. Служитель принес таз с кипяченой водой, а девушка – стопку чистых тряпок.
– Эмили, вам не стоит здесь оставаться, – произнес Беккер. – Полковник не вполне одет.
– Пустяки. Тут нет ничего такого, чего я не видела ранее, ухаживая за раненым Шоном. Уверяю вас, когда мне приходилось менять ему повязки, я вдоволь насмотрелась на мужские кальсоны. И если уж я решила стать сестрой милосердия, меня не должны смущать подобные вещи.
Смущенным как раз выглядел Беккер.
– Вы решили стать сестрой милосердия? – пробормотал он.
– Да. Флоренс Найтингейл в Крыму доказала, что женщины способны на большее, нежели роль продавщицы или гувернантки. Если бы не она, многие наши раненые солдаты умерли бы, не получив необходимого ухода.
– Вы раньше не упоминали о своих намерениях, – удивленно продолжил Беккер.
– Однажды настанет тот скорбный день, когда мне больше не придется заботиться об отце. Я должна решить, чем займусь.
Эмили положила тряпки в ногах кровати. Затем вымыла руки в тазу с кипяченой водой, который швейцар поставил на стол, смочила ткань и принялась вытирать засохшую кровь с лица полковника.
Стараясь соблюсти приличия, Беккер прикрыл его по грудь одеялом.
Доктор Сноу вытащил из саквояжа маленький металлический баллон, соединенный гибкой трубкой с маской. Затем налил в баллон прозрачную жидкость из бутылки. По комнате поплыл слабый сладковатый запах.
– Что это такое? – забеспокоился швейцар.
– Хлороформная маска.
– А она точно не опасна? – недоверчиво уточнил швейцар.
– Сама королева пользовалась ею, когда рожала первого ребенка, и просила меня сделать приспособление доступным для всех.
Швейцар по-прежнему смотрел на доктора с подозрением.
– Если полковник получил серьезные повреждения, хлороформ может оказаться лучшим лечением для него, – заявил доктор Сноу.
Эмили закончила вытирать лицо Траска и отряхнула от грязи его волосы.
– Единственное повреждение, какое я заметила, – глубокий порез на лбу.
– Пожалуй, такую рану не стоит зашивать, – решил доктор.
Он вытащил из сумки еще один пузырек с этикеткой «Белый купорос» и с помощью пипетки промыл рану слабым серным раствором. Затем достал недавно изобретенное устройство под названием стетоскоп, вставил концы трубочек себе в уши, а чашечку приложил к груди полковника Траска.
Прислушиваясь к его дыханию, доктор вытащил из кармана часы и принялся что-то отсчитывать, загибая пальцы.
Наконец доктор Сноу поднял взгляд, и даже в полутемной комнате было хорошо видно, как побледнело его лицо.
– Что с ним? – испугалась Эмили.
– Сердце бьется с частотой двести ударов в минуту – почти в три раза больше нормы.
– В три раза?!
– Оставаясь в неподвижности, он никак не может выплеснуть внутреннее возбуждение. Удивляюсь, как его сердце выдерживает такую нагрузку. Необходимо дать ему хлороформ. Срочно! Если полковника не усыпить, чтобы замедлить пульс, боюсь, больной умрет.
– Он скрылся вон там! – крикнул констебль.
Райан торопливо прошел по узкой улице и остановился в том месте, где она сходилась с шестью другими, образуя площадь, которая по замыслу планировщика должна была напоминать циферблат солнечных часов.
Однако больше ничего солнечного в окружающих площадь трущобах не было. Респектабельный район скатился в нищету, когда из-за строительства железных дорог в Лондоне снесли множество домов, где проживали малообеспеченные горожане. Амбициозные проекты по прокладке новых улиц, таких как Риджент-стрит и Нью-Оксфорд-стрит, также привели к тому, что многие бедняки остались без жилья. Словно огромная стая ворон, облюбовавших для своих гнезд одно-единственное дерево, десятки тысяч бездомных Лондона нашли приют в одном из немногих оставшихся дешевых районов, который в конечном итоге получил прозвание «Воронье гнездо».
В здешних домах в одной комнате умудрялись поместить по шесть кроватей, на каждой из которых спало по три человека. Многие ночевали прямо на полу. Больше сотни бедолаг набивалось в один трехэтажный дом. Здания были так перенаселены, что стены, лестницы и перекрытия грозили обрушиться в любой момент. Водозаборных колонок попросту не было. Обитатели трущоб часто справляли нужду прямо на улице. На одну уборную приходилось по четыре сотни жителей, переполненные стоки изливались в подвалы. В районе Севен-Дайлс селились только самые отчаявшиеся неудачники: чистильщики канав, уличные мальчишки, бродившие вдоль Темзы в поисках кусочков упавшего с баржи угля, или мусорщики, что продавали дохлых кошек и собак производителям костной муки и владельцам харчевен, где из падали делали начинку для так называемых пирогов со свининой.
