Наконец один из клерков с видимой неохотой указал им нужное направление.
Колин с отцом помчались к очередному кабинету. Там на высоких табуретах, низко склонясь над потемневшими от времени столами, сидели другие служащие и беспрерывно что-то писали, то и дело макая перья в чернильницы.
Один из клерков недовольно взглянул на потрепанную одежду визитеров и спросил, что им угодно.
– Мне нужен солиситор!
– Он уже отправился домой, – ответил клерк, даже не скрывая того, что говорит неправду.
Солиситор в следующем кабинете был очень занят. Обитатель третьего кабинета собирался уходить и велел им прийти на следующее утро.
– Но завтра в тюрьму пускают посетителей. Я должен быть там, чтобы увидеться с женой.
– Возвращайтесь завтра и принесите три фунта, тогда я подумаю, что можно для вас сделать.
– Три фунта? У меня нет таких денег.
– В таком случае можете вовсе не приходить.
Отчаяние сменилось безразличием и усталостью. Они съели хлеб, который Колин прихватил с собой, и запили водой из ближайшей колонки. Тени сделались заметно длиннее.
– Эмма уже большая девочка, – сказал отец, стараясь убедить самого себя. – Она сможет позаботиться о Рут до завтрашнего утра. У них еще есть хлеб и картофель. И те монеты, что я им оставил.
Отец Колина был крепким широкоплечим мужчиной с волевым лицом. Спасаясь от нищеты, он вывез семью из Ирландии, и Колин даже не сомневался, что отец сумеет защитить их от любых трудностей, которые подстерегают на жизненном пути. Но сейчас он вдруг заметил, что грудь отца ввалилась, плечи ссутулились, а лицо осунулось.
Они заночевали прямо на улице, а утром снова напились из колонки и постарались отмыть от грязи руки и лица. Пригладив ладонями мокрые волосы, они поспешили в Ньюгейтскую тюрьму, где сотни людей уже дожидались приемных часов перед зловещими железными воротами.
– Старина Гарри и так простужен, а теперь его посадили в холодную камеру, – говорила одна женщина другой. – Не знаю, выдержит ли он, если его упекут надолго.
– Когда судебное слушание?
– Мне никто не сказал.
Ворота открылись, и толпа хлынула внутрь.
– Как мне увидеться с женой? – спросил отец Колина у охранника.
– Ступайте туда.
Понадобилось больше часа, чтобы сотни людей переговорили с одним-единственным служащим, который отдавал указания охранникам, кого из заключенных вызвать.
– Кэтлин О’Брайен. Так, кража в магазине. Дело плохо.
Когда привели мать Колина, охранник объявил, что до конца приемного времени осталось всего полчаса. Темную комнату с сырыми каменными стенами заполнял гул множества торопливых разговоров. Посетителей от заключенных отделяла ограда, не позволявшая прикоснуться друг к другу.
Мать была очень бледна.
– Я ничего не крала. Барбридж посмотрел на мое вязанье, сказал, кофты ему не нужны, и сунул их обратно в корзину. А когда я выходила, вдруг закричал, что я украла у него сорочку. Констебль обыскал корзину и нашел сорочку под кофтами. Понятия не имею, как она могла там оказаться!
– Я выясню, – пообещал отец. – Клянусь, я вытащу тебя отсюда.
– В камере так холодно. Меня держат вместе с четырьмя другими женщинами, три из них больны. Я стараюсь забиться в уголок подальше от них.
– Охранники вас кормят?
– Похлебка и черствый хлеб. А как там Эмма и Рут?
– Они…
– Приемное время закончилось! – объявил охранник.
