От этих ее слов у меня возникает легкое сердцебиение. Я тут же вспоминаю бородатого парня, палеонтолога. Ну вот, дорогой товарищ, теперь ты, надеюсь, поймешь нашу работу, в первом приближении, конечно, и, может быть, у тебя даже появится уважение к ней.
– А, ладно, – я небрежно машу рукой. – Самое главное, это то, что я увидел вас.
– Ненадолго, – кокетливо отвечает Элеонора Михайловна, поправляя бечевку на пакете. – Я очень спешу. Семен Парфентьевич, наверное, уже сердится. Он не любит, когда я опаздываю. А вы всегда так неожиданно появляетесь.
Теперь мы улыбаемся уже оба, прекрасно понимая друг друга. И я снисходительно соглашаюсь:
– Хорошо. Я потерплю до завтра.
– Да, да, до завтра.
И мы расстаемся.
Она садится в свой «Запорожец», и тот, урча, трогается с места. Элеонора Михайловна приветливо машет мне рукой. Я, улыбаясь, отвечаю. Потом смотрю на часы.
Время у меня еще есть. Я могу вернуться в отдел, предупредить Игоря, что билеты уже у меня. И еще успею заскочить домой переодеться и побриться.
Что ни говорите, концерт Райкина – это праздник. А к празднику надо готовиться.
Райкин – выдающийся актер. Мне, например, он напоминает Чаплина. Сквозь его смех я так часто слышу слезы, сквозь юмор проступает злая сатира. Вы помните его монолог пьяницы в музее? Помните это торжество воинствующего невежества и хамства, над которым покатываешься от смеха, но и выть хочется? «В греческом зале, в греческом зале…» У меня в ушах не утихает интонация Райкина, когда он злобно, издевательски произносит эти слова устами своего пьяного героя, передразнивающего старую хранительницу музея. И я невольно сжимаю кулаки, я не могу это спокойно слушать.
Мне рассказывали таксисты один удивительный эпизод. Однажды диспетчеру поступил вызов из Переделкина. Это такое место километров в двадцати от Москвы, где расположен писательский поселок и Дом творчества писателей, они там работают. Так вот, поступил оттуда вызов на такси поздно вечером, к тому же в проливной дождь. Диспетчер, понятно, отвечает, что за город он машины не высылает, да и не согласится ни один таксист ехать в такое время. И вдруг ему говорят, что машина нужна Райкину. Вы знаете, что тут поднялось? Все водители, которые только были в этот момент у диспетчерского пункта, заявили, что они едут. Увидеть Райкина!
И каждый раз, когда мне предстоит идти на концерт этого артиста, я иду как на праздник. Поэтому, когда я приезжаю к нам в отдел и с гордостью объявляю Игорю, что достал обещанные билеты, то в первый момент даже не замечаю, как странно посмотрел он на меня и каким странным голосом сказал:
– Тебя вызывает Кузьмич. Немедленно.
Но уже через миг ко мне возвращаются все мои заботы и тревоги. Я с беспокойством спрашиваю:
– В чем дело, ты не знаешь?
– Звонила Варвара.
– Что-о?!.
– Ну да. Мушанский назначил ей встречу.
– Здорово!
– Ничего здорового. Она отказывается идти.
– И не надо. Только бы знать, куда он придет. Мы и сами его встретим.
– Не на дурака напали. В общем, идем. Кузьмич тебя ждет.
Мы выходим в коридор.
Кузьмич действительно меня ждет и утюжит ладонью затылок, а это, как вы знаете, кое о чем свидетельствует.
– Где ты пропадаешь? – спрашивает.
Я докладываю о встрече с Элеонорой Михайловной.
– Неплохо, – чуть смягчаясь, говорит Кузьмич. – Лихо ты ее разыскал. Смекалка у тебя все-таки есть. Значит, он ночевал у той барышни? Так-так…
– Теперь у него пистолет, Федор Кузьмич, – напоминаю я.
– М-да… – задумчиво кивает Кузьмич. – И вообще он сильно изменился, как говорит эта Элеонора. Даже она его, видимо, побаивается теперь.
Игорь молча усмехается, а я вставляю:
– Что изменился, это мы и сами заметили.
– М-да… – Снова задумывается Кузьмич, потом неожиданно спрашивает. – На какой, ты говоришь, машине она ездит?
– «Запорожец», – отвечаю, не очень, однако, понимая, зачем это Кузьмичу понадобилось. – Желтый. Точнее, горчичный. Серии МОФ. – И называю номер машины.
Я все время сдерживаюсь, чтобы не спросить о звонке Варвары. Но вот Кузьмич и сам вспоминает о нем.
– Звонила твоя Варвара, – говорит он. – Мушанский ей свидание назначил. Но она идти отказывается. А без нее мы не обойдемся.
