– Давайте уж заодно посмотрим, кто вчера здесь остановился.
О черт! Ну конечно же. Сегодня Мушанский мог только продлить еще на сутки. А приехал-то он вчера!
Дежурная устала от нас, и новая задержка начинает ее сердить. Она явно не замечает всех наших переживаний и Петиных срывов.
– Смотрите, коли желаете, – ворчит она и переворачивает страницу.
И мы сразу, почти одновременно, находим глазами нужную строчку. Вот! Уже знакомый нам гражданин Холодов проездом из Любани в Белгород снова остановился в Москве.
А из второй книги выясняется, что он сегодня утром продлил свое пребывание здесь еще на одни сутки. У этой самой дежурной, вот что удачно.
Теперь остается последняя, решающая проверка.
– Мамаша, – говорю я, – а какой из себя вот этот гражданин, не помните? – И указываю пальцем на первую попавшуюся фамилию.
Потом я называю ей другую фамилию, третью, четвертую, некоторых она запомнила, других нет. Наконец, я указываю на фамилию Холодова. Теперь дежурная уже и вовсе не представляет, кем же мы в конце концов интересуемся.
Холодова она запомнила, ведь он совсем недавно говорил с ней. И она дает нам в точности приметы… Мушанского!
Все. Теперь уже окончательно. Теперь круг замкнулся.
Мушанский попался. Позвонит он сегодня Варваре или нет, появится ли на квартире Худыша, теперь не имеет значения. Ночевать он придет сюда, непременно придет. Ведь он только что оплатил эту ночевку. Тут он и будет задержан. Не нами, конечно. Нам здесь оставаться нельзя, нас знает дежурная и невзначай может кому-нибудь проговориться.
Лишь для вида я и Петя Шухмин обходим с ней комнаты, где останавливаются транзитные пассажиры, светлые, чистые комнаты, в большинстве случаев в это время пустые, с аккуратно застеленными кроватями. Комнат много, больше двадцати, каждая на пять-десять человек. Мы несколько задерживаемся в той, где ночует сейчас Мушанский, и внимательно оглядываем издали его постель. Но она ничем не отличается от других.
Валя Денисов ушел звонить.
Наконец мы кончаем осмотр и выходим в круглый уютный зал, в который первоначально попадает каждый пассажир, проходя с площадки лестницы, мимо дежурной, в комнату, где он должен ночевать. В этом зале мы видим за одним из столиков возле телевизора Игоря и еще одного нашего сотрудника, играющих в шахматы. Возле них стоят чемоданы. Ни дать ни взять приезжие, ожидающие, когда освободится место для отдыха. Теперь мы можем уходить.
Все, гражданин Мушанский, песенка ваша на этот раз спета.
Я возвращаюсь в отдел, ребята мои тоже.
Состояние у меня такое, что ни за одно дело я взяться не могу. Все валится из рук. Наконец-то я увижу этого негодяя, своими глазами увижу. Больше месяца я охочусь за ним. Он совершил шесть краж и чуть не убил человека. Это по одной только Москве. Шутка ли!
Под вечер меня вызывает Кузьмич и приказывает отправляться домой.
– Без тебя управимся. Отдыхай, – ворчливо говорит он. – Долечивайся. Светлане, кстати, позвони. Небось неделю не звонил.
– Почему не звонил? – обиженно возражаю я. – Чуть не каждый день звоню. А уехать я сейчас не могу, Федор Кузьмич, как хотите.
– Это еще почему?
– Не могу. Я должен увидеть этого типа. Я о нашей встрече месяц уже мечтаю. Во сне ее вижу.
– Вот и давай в последний раз во сне ее погляди, – усмехается Кузьмич. – А завтра наяву увидишь.
– Не могу я уехать! – в отчаянии восклицаю я. – Убейте, не могу.
Кузьмич пожимает плечами. Сам он, между прочим, тоже, видимо, не собирается уезжать.
А я не знаю, куда себя деть. Даже читать ничего не могу. Позорно проигрываю две партии в шахматы подряд Пете Шухмину, которому ни разу еще не проигрывал. Потом я проигрываю Вале Денисову. Ну, этот хоть первокатегорник, ему проиграть не стыдно, хотя в другое время мы бы еще потягались с ним. Два раза звоню Светке, отрывая ее от работы. Она готовится к какому-то докладу, но терпелива со мной как ангел.
– Ну, давай серьезную партию, – предлагает мне Валя.
Я только машу рукой. Около двенадцати часов ночи мы наконец разъезжаемся по домам.
А утром я узнаю потрясающую новость: Мушанский ночевать не явился! И вообще ни в одном месте, где его ждали, он за эти сутки не появился. Ушел, подлец. Из рук прямо ушел. Вы представляете?
